Читать «Разбитые на осколки» онлайн - страница 45

— Простите, вы что, уже задали вопрос? — бормочу я.

— Ваше детство, расскажите мне о нем.

— Что именно вы хотите знать?

— Счастливое ли оно было? Было ли у вас много друзей? Хорошо ли вы ладили со своими родителями? Ну, вы понимаете, примерно такие факты.

Типичная ерунда, которую спрашивают психологи. Мой стул скрипит, когда я откидываюсь на его спинку — я набрал примерно сто фунтов чистых мышц с того момента, как меня притащили, закованного в наручниках, в эту дыру.

— Оно было чертовски несчастным. Когда мне исполнилось четыре года, меня отправили жить с моим дядей в Калифорнию. Он был заядлым пьяницей, и ему нравилось причинять маленьким мальчикам боль. — Я подозреваю, что не каждый, кого опрашивает Уолкотт, настолько прямолинейный, как я. Мужчина бледнеет.

— И когда вы говорите, что он причинял вам боль, то вы имеете в виду, что он вас... — Он неловко замолкает, начиная грызть свою ручку вновь.

— Нет, нет, конечно, я не имею в виду в сексуальном плане. Я имею в виду, что ему нравилось делать это баскетбольной битой или металлическим носком его туфель. Его кулаки.

Уолкотт записывает это. Я могу практически видеть, что он записывает: Подвергался насилию, когда был ребенком. Что объясняет применения насилия в его взрослой жизни. Пытается предпринимать попытку понять, контролировать то, что произошло с ним в его детские годы. Пытается вернуть себе утраченную власть.

Но даже когда я был ребенком, в то время, когда дядя орал на меня, и мои все еще формирующиеся кости ломались, как щепки, никогда не чувствовал, что я терял власть. Я только лишь выжидал. Ожидал дня, когда стану старше и сильнее, чем он. Ожидал, когда придет мое время.

— А что насчет ваших родителей? Почему они оставили вас на попечение вашего дядюшки?

— Оставили, потому что погибли. У моего отца были головные боли. В тот день они поехали на фильм, оставив меня с няней. Моя мама сказала, что она поведет, но она была беременна, вот-вот должна была родить, поэтому отец не позволил ей сесть за руль. Позже доктора сказали, что у него произошел разрыв аневризмы за рулем, и они влетели на своем «Шевроле «в уличный фонарь.

Разговаривать о своих родителях мне не по душе, но с документом, по которому я могу выйти из тюрьмы через шесть месяцев, у меня не то чтобы есть какой-то выбор. Хотя я не рассказываю Уолкотту много важных моментов. Я лишь делюсь с ним несколькими туманными, желанными воспоминаниями, которые все еще поддерживают образ моей матери внутри меня — аромат духов моей матери, сладковатый, легкий и цветочный; ее темные, волнистые волосы, которые щекотали мое лицо, когда она целовала меня на ночь; заразительный, наполненный радостью смех моего отца; бум, бум, бум стук сердцебиения ребенка, который был в круглом, большом животе моей матери. Я сидел часами, слушая, как малыш внутри нее переворачивался и пинался, пока она ласково поглаживала мои волосы и рассказывала разные истории.

— Мне очень жаль слышать это, — произносит Уолкотт. Он говорит настолько взволнованным голосом, наполненным сочувствием, что я практически верю ему. — И что произошло дальше? После того, как вы ушли от вашего дяди?