Читать «Что движет солнце и светила (сборник)» онлайн - страница 17

РЫБА

Нет, Овидий, нет! Ты — жесток и бессердечен! Что за нелепое правило ты придумал? «Тот, кто смог добиться поцелуя и не добивается дальнейшего, заслуживает того, чтобы потерять завоёванное» — и это ты вписал в своё «Искусство любви», запятнав его… запят… Что такое? Не могу я, Рыба, думать так сложно: для этого нормальные мозги надо иметь, а у меня они — вот такусенькие, и всё — просто, ничего не стоит усложнять. А может, я — не Рыба, потому что подумал: «… нав его категоричным. резким суждением.» Фу-у! Причастные и деепричастные обороты — это лукавство, маскировка слабости и нечёткости мысли. Нет, Овидий, не спорь и не сердись на меня: всё равно я не слышу твоих возражений. Ты раскрываешь рот, двигаешь губами и языком, твои зубы влажно поблескивают, и я слышу какие-то звуки: ток-ток-окбу-бу-уу… Но не понимаю слов, которые из них складываются! Я — в воде, я в воду опущенный, и всё — так просто и ясно: любовь — это не война, любовники — не враги. Овидий, ты ошибся: «потерять завоёванное» — это напоминает фразу из военного трактата, не так ли? А я — мирная Рыба, и я никого не завоёвываю, я просто плаваю рядом с себе подобными, и мы все одна стая, одна сила, одна любовь…Ты видел, Овидий, как кета стремится попасть в то место, где родилась? Три года она гуляет по морям-океанам, но однажды слышит этот таинственный призыв своего Начала и своего Конца, или наоборот — своего Конца и своего Начала? Неудержимо, стремительно, бешено и яростно кета стремится туда, где жизнь превращается в смерть, а смерть — в жизнь, и это — любовь! Ничто и никто не может остановить Рыбу в этом её движении, и все мы — одно целое, Овидий…

— Что ты там бормочешь, придурок проклятый? Ни сна, ни отдыха из-за тебя не знаем! С пяти часов утра своё токовище начал: бур-бур-бур, чтобы чёрт тебя подрал! Замолчи!

Рыба втянул голову в плечи. Он ждал, когда Ольга, растрёпанная, в наспех накинутом жёлтом халате, вбежит в его конуру и огреет его бельевыми щипцами, веником или, не дай Бог, шваброй. На ней обычно болталась мокрая и вонючая тряпка, которой за Мурзой подтирали его лужи. Этот толстый и противный кот имел обыкновение делать их в самых неожиданных местах. И никакие наказания и угрозы не могли исправить его пакостную натуру. Но Рыба, впрочем, на Мурзу не сердился, даже привык к этому крепкому, резкому до тошноты запаху.

Мурза, услышав недовольный хозяйкин крик, тоже насторожился, соскочил с подоконника и на всякий случай сел поближе к дверям, чтобы как только их откроют, быстренько шмыгнуть на лестничную площадку и дать дёру.

— Замолчи! Он уже успокоился, а ты всё орёшь…

Это Лёша подал голос. Обычно он спит как сурок и не реагирует на громкие звуки. А встаёт он поздно, очень поздно — около одиннадцати часов утра, но, впрочем, он поднимался бы и ещё позднее, если бы не суровая необходимость: пиво, выбульканное вечером, настойчиво требовало слить его в унитаз. После этого Лёша в одних трусах шлепал на кухню, доставал из холодильника бутылку минеральной воды и, впившись в прохладное горлышко, одним махом осушал её. Ольга, уже готовая к походу в свою фирму, кричала ему от двери: «Не смей никуда выходить! Будут звонки, записывай вызовы на чистом листе. Новый телефон фирмы я написала прямо на нём. Адью!»