Читать «Газета День Литературы # 71 (2002 7)» онлайн - страница 60
Газета День Литературы
И всё никак не может с ним проститься.
В истории есть некий вещий смысл,
Людскому пониманью недоступный.
Как, почему Хазарский каганат
Дано было развеять — Святославу?
Не Ольге, первой дщери Византии,
Не внуку и крестителю Руси —
Ему меж них, Перунову рабу?
И, нехристь, он доныне почитаем.
А Александр, топивший шведов рать
И орденской "свинье" свернувший выю!
Чтобы в Руси сберечь зерно России
По-человечьи если — предал брата!
И стал святым, как Глеб и как Борис.
Чем объяснить Осляби быстрый меч,
Державный гнев безумного Ивана
И бессыновье дерзкого Петра,
И странное безволье Николая?
Внезапную окаменелость мозга,
Не знающего лени лишь вчера,
И жёлтый взгляд, унявший буйство крови?
Народ простил жестокого царя
И, покорясь нечеловечьей воле,
Забыл себя. И вспоминать не хочет:
Лишь назовёшься в простоте —
Обманут, украдут, переиначат.
Но — мать не видеть? От отца лицо
Отвесть в гордыне горького сиротства?
И родина — душ наших общий слепок,
Тот самый Китеж,
И потому быть может нелюбимой,
Но быть не может —
Чтобы не родной.
История ещё и — искупленье,
Причём неотвратимое доднесь.
Так, в сорок певром полк НКВД
Погиб в лесу, где сам стрелял в затылок.
Он лёг поверх своих бессчётных жертв,
Но задержал стосильного врага.
А этот, Ямы Ганиной властитель,
Пообещавший волю из кармана,
Отдельно взятую!
И нам свобода стоила страны.
А в бывшем швейном цехе комтруда
Густеет праздный воздух ресторана.
Чем дольше жизнь, тем больше
Дат — чуть не каждый день — в календаре,
Саднящих — вольно спутать и века,
Не знать, в каком сейчас мы обитаем.
Но, впрочем, мы уже привыкли быть
Вне времени, в своём летодвиженье,
Доверясь власти, выпрошенной в гневе,
А вымолить —
Молитвы растеряли.
История, незнамый дольний путь
По неземным — не вычислить! — законам.
Как уцелеть, сокрыв от мира имя,
И отчину последнюю сберечь —
Без веры, без присяги, без идей?
Немотствует народ
В своём упрямстве, вновь необъяснимом,
Холопьем и бессмысленном для прочих.
Да что для них — неясном и себе!
Храня могилы памяти от сглаза.
И сквозь ладони дочери и сына
Однажды прозревая небеса.
Народ простил жестокого царя
И о другом задумался надолго.
СЕРБСКИЙ ЖЕСТ
Поднимусь наконец от хмельного стола,
Огляжу безнадёжно сиротскую близь:
Всю родову повыбило, выжгло дотла,
А иуд порасселось!..
— Безбровые, брысь!
Знаю, сам виноват: в сердце выковал сталь,
Но последние други — умеют прощать…
И окликну в отчаянье тайную даль,
И она отзовётся, трёхкратная рать!
Над паромною Дриссой, где ввяз Бонапарт,
На камнях несдаваемой Чёрной Горы,
