Читать «"Казарменные баллады" и "Семь морей" (книги стихов)» онлайн - страница 111

Когда на последней картине земной

выцветет кисти след,

Засохнут все тюбики и помрёт

последний искусствовед,

Мы отдохнём десяток веков, и вот в назначенный час,

Предвечный Мастер всех Мастеров

за работу усадит нас.

Тогда будет каждый, кто мастером был,

на стуле сидеть золотом

И по холстине в десяток миль

писать кометным хвостом.

И не чьи-то писать портреты —

Магдалину, Павла, Петра,

И не знать, что значит усталость,

век за веком, с утра до утра.

И только Мастер похвалит нас,

и упрекнёт только он,

И никого тогда не прельстит ни денег,

ни славы звон,

Только радость работы на Новой Звезде:

дано будет каждому там

Во имя Творца сотворить свой мир

таким, как видит он сам

пер. В. Бетаки

ДОПОЛНЕНИЯ^[1]

97. «Основной итог».*

Изменилась ли Европа

Со времён питекантропа?

Некий предок, тот, чей лук был подлинней,

Даже с мамонтом сражался:

Носом к носу с ним встречался,

И, как мы, плевать хотел на всех людей:

Лодку лучшую оттяпал,

Бабу лучшую захапал,

И чужой добычи кучу отхватил,

Кем-то вырезанный идол

За свою работу выдал,

И улёгся в самой классной из могил.

А пройдоха, что когда-то

Стал папашей плагиата,

Заслужил хвалу и честь от короля!

Фавориты и воры

Правят нами с той поры,

Как себя считала девушкой земля.

В чём, скажите без обиды,

Тайна некой пирамиды?

Да, один подрядчик был других шустрей,

Он сумел спереть казённых

Пару-тройку миллионов,

И в Египте стал богаче всех людей.

А Иосиф? Продвиженье

До Начальника Снабженья

И ему не вредно было, ей же ей!

Извините, эта песня

Не новей, не интересней

Тех, что самый дальний предок распевал,

Таковы уж человеки:

Ныне, присно и вовеки

Воровство на этом свете правит бал!

пер. В. Бетаки

98. ШИФР НРАВСТВЕННОСТИ

Оставив юную жену хозяйничать по дому,

Уехал Джонс на горный пост к афганскому кордону

Там гелиограф был, и Джонс жене растолковал

Сигнальный шифр, чтоб ей с горы слать нежные слова.

Любовь ему вручила ум, ей красоту — Природа,

И гелиограф их связал в честь Феба и Эрота.

Джонс наставленья слал жене, когда вставал рассвет,

И на закате тоже слал супружеский привет.

Он ей твердил: страшись юнцов, внушающих соблазны,

И льстивых, лживых стариков с отеческою лаской.

Но подозрительнее всех для Джонса, говорят,

Был генерал-полковник Бенгс, заслуженный солдат.

Ущельем как-то ехал Бенгс, с ним штаб и адъютанты.

Вдруг видят: гелиограф с гор сигналит беспрестанно.

Они подумали: мятеж! туземцы жгут посты!

Остановились — и прочли шифровку с высоты:

"Тире, и точка, и тире, тире, тире, и точка…"

О черт! Давно ли генерал стал нежным ангелочком?

"Мой птенчик… Козочка моя… Мой свет… Моя звезда…" —

О дух милорда Уолсли! Кто сумел попасть туда? —

И штаб, как вкопанный застыл, и адъютант опешил;

Все стали, сдерживая смех, записывать депешу.

А Джонс как раз на этот раз писал жене своей

"Не знайся с Бенгсом, он ведь здесь распутней всех, ей-ей!"

И, гелиографом с горы безжалостно сигналя,

Из жизни Бенгса сообщал интимные детали;

Тире и точками жене он мудрый слал наказ…

Но, хоть Любовь порой слепа, у мира — много глаз.

И штаб, как вкопанный, застыл и адъютант опешил,

И генерал в седле краснел, читая, как он грешен;