Читать «Газета День Литературы # 126 (2007 2)» онлайн - страница 37

В здешних глухих и дремучих местах, в богатырской мощи природы круто замешивались эпические страницы отечественной истории с её расколами, отражениями вражеских нашествий, с могучими народными характерами и судьбами, с сохранёнными несметными кладами неразбазаренного и не распылённого в суетный жалкий прах родного языка, каждое слово в котором налито тяжестью старины, седых преданий, мистической глубины непостижимой русской души… Здесь родился в начале ХХ века самобытнейший, яркий поэт трагической судьбы Борис Корнилов, описавший свою "непонятную родину", где "растут вековые леса", где "…на каждой лесной версте, / у любого кержачьего скита / Русь, распятая на кресте, / на старинном, / на медном прибита".

Есть своя историческая закономерность, логика запоздалой справедливости в том, что через восемь лет после гибели в 1938 году Корнилова именно на семёновской земле Нижегородчины родился другой поэт, по-своему самобытный и яркий, которому как бы вменялось судьбой в иной эпохе от имени поколения детей связать распавшуюся связь поэтической правды, оборвавшейся вместе с жизнью поколения обманутых отцов. Конечно, Владимир Миронов с неизбежностью обречён был на сравнение со своим знаменитым земляком. Неизбежна и узнаваемость общих примет и красок семёновской природы, кряжистой основательности в типах людей, густой насыщенности характерного языка в творчестве Корнилова и Миронова. Но в стихах Миронова уже совсем иной опыт, иное зрение, а главное, горькое знание, растворённое даже в пейзажных строчках:

Глухие урёмы и топи,

По кочкам – брусника и клюква,

и эхо – зови не зови!

На мушке кулик златоклювый

о смерти поёт и любви…

Однако самостоятельность, органичная цельность поэзии Миронова делают его абсолютно ни на кого не похожим. В отличие от стихийного, порою даже буйного темперамента Корнилова, в котором древнее природное начало играет роль инстинктивного чутья, компаса в мире человеческих отношений (отсюда доверчивость и отзывчивость на безумную стихию разрушительной революции), – в творчестве Владимира Миронова уже чувствуется книжная поэтическая культура, обуздывающая разгул крови и генетической памяти непокорных предков.