Читать «Жаркий день в Гороховке» онлайн - страница 11
Ольга Алексеевна Толмачева
Подставив ладонь под ложку, чтобы не капало, понесла посуду к умывальнику.
— На, прикройся, — кинула мне простыню. — А ты не обгорела? Давай и тебя намажу, — предложила Антонине.
— Нет, я в тени стояла. — Антонина прислонилась к печке. — Хороший у вас дом, Прасковья. Коля строил?
— А кто же — он. Сам и строил. Сыновья помогали. На все руки был мастер. Как я теперь без него? — воскликнула вдруг хозяйка. — Год прошёл, а я все никак не отойду от горя. Проснусь ночью, рукой пошарю, а нет рядом моего Коленьки… такая тоска… — Она заплакала.
Я тоже почувствовала в горле ком. Посмотрела на Антонину — и у той в глазах слезы.
— А давайте помянем Колю! — предложила.
Мы сели к столу.
— Хорошо вы жили? Не ругались? — спросила Антонина, закусывая огурцом.
— Как не ругаться — всякое было, — Прасковья вздохнула. Последнее время закладывать стал он маленько. Я к водочке ничего, спокойна. Должно ж в жизни ещё что быть окромя работы: компания, угощение. Только он как–то все в одиночку — мне это не нравилось. Сосед вон выпьет и спать до утра — в постель или на печку. Проспится и снова все ладно, справно. А Коля другой был. Пропустит рюмашку, буйствовать начнёт, все про политику рассуждал. Правители ему, видите ли, не нравились, губернатор. Очень уж расстраивался: и пенсия маленькая, и колхоз загибается. — Ой, — она вдруг опомнилась. — Что же, вы и про это в газету напишете?
— Не напишем! — пообещала я. — Это между нами…
— Между нами говоря, Коля меня порой и поколачивал. — Прасковья перешла на шёпот. — Раз или два было.
— Да ну… — не поверила я.
— Да. А так ничего жили, не жалуюсь. Счастливо. Всем бы так… А давайте споём! — вдруг предложила Прасковья и ее глаза засияли. — Про вечер. Больно уж Коле эта песня по душе была. Слова знаешь? — спросила Антонину.
Та кивнула.
«Ой, то не вечер — то не вечер… Мне малым–мало спало–о–сь…», — заголосили они в два голоса. Пели–выли. Навзрыд, взахлест — словно от нестерпимой боли. Их сильные голоса дрожали, перекрывались, верхние ноты не слушались, поддавались не сразу. Они захлёбывались — не хватало воздуха. Каждая говорила о своём, выстраданном, наболевшем. О своём и об одном и том же. Песня освобождала от тяжести, сердечного груза, выплёскивала скорбь и печаль, — тоску о любимом человеке. Слезы катились из глаз — от тоски ли, от выпитой водки…
— Хорошо поешь ты, справно, — похвалила Прасковья Антонину и фартуком вытерла лицо. — Мне понравилось.
Антонина от похвалы зарделась.
— Только вот в одном месте неправильно, ноту сфальшивила.
— Где это? Не может быть! — возмутилась гостья.
— Как не может — я слышала. У меня ухо острое! — стояла на своем хозяйка.
— Эту песню я, знаешь, сколько раз пела! — воскликнула Антонина.
От моего взгляда певица остыла.
— А это что? — Я поспешила перевести разговор. Показала в фотоальбоме среди фотографий пожелтевшие от времени газетные вырезки. — Какие–то газеты…
— Это? Коля собирал. Очень ему хор Пятницкого нравился. Вот он и вырезал из газет, если статья какая или фото. Там эту песню про вечер я и услышала. Хорошо поют, красиво.