Читать «Жаркий день в Гороховке» онлайн - страница 12

— Любил народные песни?

Листая, я увидела в газете фотографию Антонины в русском кокошнике.

— Очень любил. В Москву даже ездили, на концерт ходили.

— Когда? — встрепенулась Антонина. — В каком году?

— Да не помню уж год–то. Давно было. Славик наш школу окончил — это значит… — Прасковья прикидывала в уме. — А по правде сказать, сдаётся мне, что неспроста он все эти вырезки складывал. — Она сделала паузу и выразительно на нас посмотрела. — Знакомая у него там пела.

— Да ну? И кто же? — вскрикнула я, деланно удивившись.

— Рассказывал мне как–то по пьяни. Любил, говорит, а она в Москву улетела.

— Не ревновали? — спросила я и осторожно посмотрела на Антонину.

Та сидела бледная, притихшая, стараясь не выдать себя, превратившись в слух.

— А что ревновать–то? К телевизору? — Прасковья прыснула в кулак.

Мы засмеялись.

— А мне–то что? Мне хорошо! Концерт посмотрит, расчувствуется. Ко мне на перину лезет — жаркий, до меня охочий. Плохо ли? И ему хорошо, и мне польза. — Она озорно засмеялась. — Коля у меня огненный был. — От переизбытка чувств Прасковья задохнулась. — На него и здесь охота велась. К Люське на лето из города сестра двоюродная приезжала. — Хозяйка захмелела и стала еще разговорчивей. — Так вот она на моего Колю глаз положила. Проходу ему не давала, бесстыдница, глаза мозолила. А он бригадиром в колхозе, ему то в поле, то на ферму — везде на виду. А она за ним! Стыдоба… — Прасковья сокрушённо покачала головой.

— И что? — спросила я.

— Так вот я с Люськой и сестрой её поговорила… — Она показала кулак. — Я тоже женщина горячая… Представляете?

Мы представили и захохотали.

До вечера просидели мы в гостях у Прасковьи. Она все говорила и говорила — то смеясь, то плача о себе, о Коле. Как вставали рано — на заре, отправлялись в поле, как собирали деньги для дома и бани, растили сыновей, а потом провожали их в армию и как она не находила места — очень переживала за старшего, потому как тот служить в Чечню угодил. Но, к счастью, все благополучно решилось.

А теперь сыновья женаты. Жены у них городские — хорошие, справные. Только вот, сокрушалась Прасковья, не больно снохи душевные. И сыновья, чудится ей, будто её сторонятся, стесняются. Внуков на каникулы не отдают — все больше в лагерь детский. А какое в лагере воспитание — все вокруг не свое, а казённое.

А здесь раздолье, речка, земля.

Улей в огороде поставила — чтобы и мед свой был.

И прежде, и сейчас, на старости лет, нет ей покоя…

И сарай надо бы укрепить — крыша совсем прохудилась…

А может, неплохо это — наоборот, хорошо, что нет ей ни дня передышки и что каждая копейка с болью и скрипом даётся… Придет с поля, очумелая от тяжёлой работы, упадёт до утра замертво. А иначе свихнулась бы она от тоски. Иначе все думки — про Колю…

Мы кипятили чайник, заваривали на чёрной смородине чай, разливали в большие красивые чашки. Глядь, чайник вновь становился порожним, и я снова бежала за водой мимо скучающего Бориски. Пёс во дворе не лаял, меня признавал. Лениво махая хвостом, приветствовал.