Читать «Воспоминания о Николае Шипилове» онлайн - страница 34

Приехал Сергей Котькало, самый близкий из живых мужчин, родной по баррикадам осени 1993 года. А к вечеру пришел, с огромным опозданием из-за фантастического ливня, реанимобиль с врачом по фамилии Моргулис. И я повезла Колю в Смоленск, в реанимацию.

Николай умер на самом краю России, оставаясь верным ей до конца. Когда 8 сентября мы с гробом отъезжали от знаменитого смоленского собора, увидели двух удивительных людей. Они шли в гору, крестились и как будто кланялись нашей грустной процессии. Это видели Игорь Баранов, доблестный поклонник Колиных песен, который возил меня раз в три дня в Смоленск, и Евгений Пименов, актер, пономарь и православный Дед мороз в одном лице, — весь наш печальный экипаж. Эти двое встреченных нами незнакомцев были мужчиной и женщиной, необыкновенно статными, высокими, «полноценными», стриженными «под горшок» и одетыми в словно «нездешние» чистые простенькие длиннополые наряды. Их лица были голубоглазы, счастливы и ясны, волосы — светлы и густы. Нечего было гадать, сразу обожгло понимание, кто это: Дурак и Дурнушка. В этот момент мне как будто открылось, что мой возлюбленный супруг Коля Шипилов — это мистическая фигура Небесной России. Такой концентрации мистического понимания ни до, ни после я никогда не испытывала. Все окружающее будто ожило, проявилось, задышало, вспыхнуло. Произошло нечто великое. Все, о чем Николай написал, стало вдруг правдой. Закончилось пребывание Николая на земном просторе, произошла стыковка временного и вечного. И вот пошли по земле его небесные герои. Осень за окнами автомобиля стала живым существом, листья в своих блеклых движениях — вспыхнули жизнью. По мере нашего приближения к границе с Белоруссией Россия плакала, словно женщина. Ее косые дождевые слезы постепенно превращались в рыдания, всполохи вод и молний, и временами становилось страшно: огромные эти капли, с куриное яйцо, не вышибли бы стекла Игорева «форда»… Ехать было трудно. Водитель несколько раз останавливался: дождь буквально закрывал нам глаза. Она, чье имя — Россия, отпускала и провожала своего мужчину навсегда высоко-высоко.

Белоруссия встретила тело поэта любовию, причудливыми розовыми облаками, радугой, которая шла за нами почти триста километров. Он завещал похоронить себя здесь, в этой политой славянской кровью земле. Уезжая из дома в последний раз, Коля сказал:

— Ну, приеду я не раньше чем через два месяца…

Ровно через два месяца он вернулся домой.

Ах, как это больно — остаться одной, без такого светлейшего человека, как Коля. Мне очень много пишут совсем разные люди — мужчины и женщины. И все его оплакивают, как дорожайшего, единственного, драгоценного, любимого, возлюбленного. От этого общения мне кажется, что он — ну совсем рядом. И я жадно читаю эти письма, воспоминания, они как будто оживляют его. Столько искренности, тепла, любви идет от них в эту комнату, где Николай работал, любил, страдал, терпел, наслаждался жизнью, играл с детьми, слушал соловья, любовался небом, садом…