Читать «Есть ли в Церкви внешний авторитет» онлайн - страница 10

Итак, цель Воплощения - восстановить человека в его прежнем достоинстве и, следовательно, сделать его снова свободным. Подлинная разница между человеком "во Христе" и "ветхим Адамом" состоит именно в том, что первый - свободен. И эта свобода приходит к нему не как узаконенная эмансипация, которая обрекла бы его на автономное существование, но как причастность достоинству Творца, как новая жизнь, в которой свобода царствует естественно, являясь следствием полного знания, полного видения и полного и положительного опыта Божественной любви, истины и красоты. "И познаете истину, и истина сделает вас свободными" (Ин.8:32), - говорит Господь.

Идея авторитета в Церкви понятна, таким образом, только в контексте противопоставления св. апостолом Павлом "первого человека" и "последнего Адама" (1Кор.15:45 и след.). Авторитет, подобный Закону, очевидно, нужен только до тех пор, пока человек живет в "плоти и крови". И проблема сводится в конечном счете к вопросу о Церкви: является ли она обществом, где падший человек, путем дисциплины и подчинения авторитету, замещающему и заменяющему Бога, предохраняется от впадения в "мирские" искушения? Или же, наоборот, в Церкви человек призван испытать, хотя бы отчасти, "свободу славы детей Божиих" (Рим.8:21), созерцая - и лично и реально - Саму Истину, участвуя в ней и, таким образом, становясь свидетелем Царствия Божия по отношению к миру и в мире? Такова вторая альтернатива, которую А.С. Хомяков хотел подчеркнуть, когда утверждал, что "Церковь - не авторитет".

IV. Авторитет и история

Роль Церкви, следовательно, состоит не просто в том, чтобы навязать человеческому уму некую истину, которую иначе он не был бы способен постичь, но в том, чтобы дать человеку возможность жить и возрастить в Духе Святом, чтобы он сам мог воспринять и пережить опыт Истины. Отсюда - негативный характер вероучительных определений, дававшихся древними соборами; в самом деле, как мы видели, эти определения никогда не содержали в себе систематического изложения истины, а, скорее, - осуждение ошибочных верований. Соборы никогда не претендовали на то, чтобы раскрыть всю полноту живой Истины в форме "определений". И конечно, любая вероучительная формулировка и любой текст из Священного Писания обусловлены историей, то есть человеческим существованием в падшем мире, в среде ограниченных интеллектуальных, философских или социальных категорий. Абсолютизировать эти категории - значило бы сводить человека к историческому детерминизму, от которого Воплощение освобождает его. Догматическое "развитие" не означает обогащения изначального свидетельства новыми откровениями, но оно предполагает свободу от всей частной исторической проблематики и, напротив, - возможность выражения христианской Благой Вести в любой исторической ситуации. История Церкви знает преднамеренное использование церковным "авторитетом" современных ему философских терминов для выражения смысла и значения веры. Случай с Никейским определением Сына Божия как единосущного Отцу является самым знаменитым, а также наиболее характерным. Употребляя слово "единосущный", отцы собора прибегали к термину, считавшемуся издревле, скорее, подозрительным и который даже был осужден на соборе в Антиохии в 261 г. Значит, смысл слов всегда зависит от контекста их употребления. Имеются другие исторические примеры, когда предшествующие вероучительные заявления получали новое значение, вызванное, в частности, необходимостью сохранять церковное единство. Усилия императора Юстиниана, направленные к тому, чтобы Халкидонский догмат о двух природах во Христе был принят монофизитами, привели его к употреблению (наряду с Халкидонской формулой) и более приемлемой терминологии св. Кирилла Александрийского о "единой воплощенной природе Бога Слова".