Читать «Дон Жуан. Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры» онлайн - страница 26

— Боюсь, падре, — говорит Мигель, — что не стану таким, как вы хотите.

— Я тоже этого боюсь, — отвечает монах так тихо, что мальчик не слышит, и гладит его горячие виски. — Я буду с тобой, сынок. Не покину тебя.

Рассказывают, бог сотворил все, кроме себя самого, ибо пребывал извечно. Сотворил он ангелов, и некоторые из них отпали от него, став дьяволами; сотворил он солнце, землю, вот эту красивую реку и мужчин на ее берегах. Но он сотворил и женщину, и она вырвалась из-под власти его и внесла в мир соблазн и грех. Так проповедуют иезуиты.

Черные столетия, покачиваясь, проходили над горами, текли в потоках крови, во вздохах боли и радости по долине реки. Словом, золотом и насилием подчиняли себе мужчины дочерей человеческих, и дьявол поддерживал их в этом.

Бог!

Сатана!

Кто кого? Кто чью сторону возьмет?

Ликуй, Андалузия, рождающая прекраснейших дочерей человеческих и самое гордое племя мужчин! Веселись, танцуй и люби, о колыбель любви!

На колени, андалузцы! Бог трепещет от гнева, взирая на ваши грехи. Кайтесь, дабы отступились от вас силы зла! — так проповедуют иезуиты.

Вся ты — одно брачное ложе, о Андалузия! — так поют девушки на берегах твоих рек.

Ты — преддверие ада, Андалузия! — гремит братство Иисусово.

Кто любит — не стареет, — вот твоя древняя поговорка.

Кто любит — предался пороку и вечному проклятию.

Умереть за любовь!

Умереть за слово божие!

Всех вас — на костер! Спалить до тла распутников!

Кто в силах противиться любви — люди, ангелы, святые угодники?

К голосу света или к голосу тьмы прислушиваешься ты, Мигель?

О человек, в котором столь резко чередуется свет и тьма! Пламенное создание, — все, что ты чувствуешь и делаешь, переживаешь со страстью, сжигающей тебя. Четки в одной руке, шпага — в другой. Между крайностью греха и крайностью святости — грань тоньше волоса. И неведома тебе, о воспламеняющаяся душа, простая, радостная жизнь!

Утром — половодье смирения и чистых помыслов, вечером — полыхает жажда наслаждений. Но и утро и вечер — равно головокружительны. Вечно — головокружение, и бег, и полет, и пылающий жар.

В огненном воздухе Андалузии человек тех времен становился фанатиком.

К богу или к сатане, но всегда без оговорок, без границ, до конца. И ждет человека либо святой ореол, либо мученический венец на костре.

Войдя в часовню Пречистой Девы, Мигель преклонил колени у алтаря.

На алтаре — большое изваяние Мадонны, на ней голубые и белые ризы, на губах, алых, как надкушенная вишня, — нежная улыбка.

К лику Мадонны воспаряет желание Мигеля. Приблизиться к ней! Коснуться! Погладить!

Ужас! Какая греховная мысль… Молись! Молись!

Какая молитва будет мила тебе, пресвятая?

И шепчут уста мальчика молитву святого Франциска — первую пришедшую ему на ум:

Сердце мое изнемогает от любви…Дай умереть мне от любви, о всеблагая!Любовь, любовь, о Мария, возьми же меня, любовь,Явись мне на помощь, любовь!

Клонит голову коленопреклоненный Мигель, и сердце его дрожит, как вдруг на глаза легли две мягкие маленькие ладони.

— Кто, отгадай! — пропел девичий голос, трепетный, как крылья бабочки.