Читать «Дон Жуан. Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры» онлайн - страница 226

Группа монахов проходит по площади.

— Куда идете, отцы? — спрашивают люди.

— В Санта-Крус, — отвечает Мигель. — Помогать. Не бойтесь, мы не вернемся оттуда.

Великое молчание наступило.

Монахи идут, их поступь тверда и решительна, их лица спокойны.

Солнце садится, золотит севильские башни.

И тогда, увлеченные примером, двинулись за монахами многие, чьей обязанностью вовсе не было помогать своим ближним.

Эта кучка людей увеличивается по мере приближения к Санта-Крус.

Спокойно, не проронив ни единого слова, принимается за работу Мигель, и все следуют его примеру, подражая ему.

В глубоком молчании, без колебаний, без уговоров действуют монахи и их помощники, тихо, как видения, скользят они по улицам — и работают.

Одни роют ямы, другие сносят к ним трупы, закапывают их, третьи распределяют пищу, воду, лекарства.

Плач и предсмертные хрипы доносятся из Санта-Крус.

С наступлением сумерек подкрадываются тенями гиены в образе человеческом, грабят мертвых, снимая с них кошельки и перстни.

Мор косит помощников Мигеля. Беспощадно вырывает одного за другим — и вот он остается один на поле боя.

Он трудится из последних сил духа своего и тела. И многие, стоявшие над пропастью смерти, спасены им.

Но всегда наступает момент, когда истощаются силы любого бедствия, любой свирепой напасти. Так случилось и с этим поветрием — чума, передушив толпы людей, ослабела и убралась восвояси.

Севильцы стали возвращаться в город. Жизнь постепенно обретала обычный свой вид.

В день, когда очистился воздух и свежий ветер разогнал серное дыхание чумы, Мигель возвращался в Каридад — выбившийся из сил, но счастливый.

Он забыл Хироламу и не жаждет уж божьей милости. Хиролама и бог выветрились из его сознания.

Он думает теперь только о человеке.

Чума отступила. И это — его победа, его радость, его счастье. Мигель блаженно улыбнулся.

Но призрак чумы последним своим дуновением опалил лицо человека. Запылали виски его, красные пятна выступили на челе, высох язык и оцепенели уста.

Поднял Мигель взор к ясной выси, руки простер к чему-то желанному, но мозг его окутала тьма, и он уже не сознает, чего так жаждет сердце его.

И пал он мертвым, лицом к земле, словно подрубленное дерево, — и случилось это во вторник, злосчастный день, девятнадцатого мая лета господня тысяча шестьсот семьдесят девятого, на святого Целестина.

Карусель жизни раскрутилась с прежней скоростью, хотя в колесах ее еще скрипит чумная пыль.

Тихо стоит над телом Мигеля город, облачаясь в траур.

В то время новый архиепископ Севильский, Амбросио Спинола, провозгласил лето милости божией и, отправившись к смертному одру Мигеля, опустился пред ним на колени и поцеловал мертвую руку со словами:

— Благословенна рука, давшая бедным богатство.

Город, некогда проклинавший Мигеля, рыдает теперь, оплакивая его смерть.

Мурильо, душеприказчик Мигеля, вскрыл его завещание, и было прочитано следующее: