Читать «Дон Жуан. Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры» онлайн - страница 19

Иозеф Томан

— Нет, нет, — взволнованно отвечает графиня. — Дон Терамо не был безупречен. Зато аббат и епископ Хуан Батиста Анфриани, брат его, — самый чистый и совершенный муж из всех твоих предков. Думай о нем. Иди по его пути Стремись походить на него. Тогда и ты будешь безупречен.

Раннее утро заливает сверкание солнца, ароматы, пение птиц. Маньярские женщины, бледные от недосыпания, подоткнули карминные юбки выше колен и, встав коленами на прибрежные камни, работают деревянными вальками, отбивая белье, работают неутомимыми язычками, перемалывая события, как арабские мельницы зерно.

Старухи, молодухи и девушки, окликая друг друга звонко-прекрасными именами, обсуждают страшную ночь, когда молодой господин ускакал на новом коне — и никто не знал куда.

Что творилось, святая Рокета! Три сотни конных латников разлетелись во все стороны, осматривая с факелами в руках каждый куст вдоль Гвадалквивира. Лишь на рассвете Энсио нашел молодого графа в Бренесе.

— Что же получил за это Энсио? — хочет знать Петронила, самая красивая девушка в окрестности.

— Получил похвалу, — отвечает Рухела. — Похвалу от хозяина и хозяйки.

— Отличная награда! — смеется, скалит белые зубы Барбара. — Он не объелся?

— А нынче утром Нарини угостил его тремя ударами кнута за дерзость, — добавляет Агриппина. — Похвала и кнут — красиво, не правда ли?

— Нарини — бесчувственный пес. После дня рождения молодого господина стал хуже прежнего. У Клаудио лихорадка, а майордомо приказал стражникам выволочь его на поле и всю дорогу бил больного. Клаудио начал работать и упал. Так и провалялся на солнцепеке, пока не очнулся, — рассказывает Барбара.

— Тьфу! — плюнула старая Рухела. — Когда-нибудь поплатится и Нарини!

— А Энграсия вчера мальчика родила, — прощебетала Агриппина. — Его назовут Анфисо.

— Анфисо? Почему выбрали такое странное имя? — удивляются женщины.

Агриппина объясняет:

— Да ведь это тринадцатый ребенок у Энграсии, и девятый сын. Просто не могли уже придумать другого имени.

— У Моники на руках и на ногах выскочили болячки покрупнее олив, — говорит Петронила. — Два дня мажет их коровьим пометом, а они не проходят.

— Это у нее оттого, что она ест дынные корки, — замечает Рухела. — Кислоты в них много, вот она и выходит из тела.

— А что ей есть, коли ничего другого нету? — возражает Петронила.

В этот миг лицо старухи пошло сотнями морщин, она становится похожей на ведьму и поднимает руки к небу. Женщины стихают. Знают: на Рухелу нашло вдохновение — тише!

— Я видела сон — о, страшный сон! Алая полоса опоясала небо. Кровь текла по земле и по небосводу… Табун лошадей промчался по пастбищу, из ноздрей у них вырывалось пламя…

Рухела смолкла.

— Это предвещает войну! — вскричала Барбара.

— О, глупая, — возразила ей Петронила. — Разве не тянется война уже двадцать три года?

— Вернутся ли наши мужчины? — с тоской промолвила Агриппина. — И вернутся ли невредимыми?..

Но снова раздался вещий голос Рухелы:

— Я видела — вьются в воздухе злые силы…

— Не пугай людей, женщина! — прогремел голос позади прачек. — Не каркай, когда светит солнышко!