Читать «Рука птицелова» онлайн - страница 5

Белой пеной на пену небо ложится на море.

Маслиной на стену брошена тень.

Только тень от маслины, да камень, поросший травою,

в памяти Бога отметили место, где видел он Трою.

VI

Нашел записки эти. Я их начал

вести примерно год назад,

и бросил, должно быть, в январе.

Как странно видеть

свои же мысли, но как будто,

записанные кем-то. Так, наверно,

Христу чудно было раскрыть

Евангелие. Я сегодня

сказал бы все не так, а, что вернее,

вообще не стал бы эту чушь нести.

Я сам не тот... Откуда-то взялись

стихи времен весеннего романа.

Должно быть сунул их сюда случайно,

а может быть не я - она.

Все может быть, а потому,

не знаю большей глупости, ей-богу,

чем следовать пустой привычке

вести дневник. Будь я попом,

всех пишущих записки, дневники,

заставил бы читать их привселюдно!

У входа в церковь!

В дни поста!

Вот так!

(август)

Как будто яду пролил на бумагу.

Бессильный скорпион, свой желтый яд

налей в стакан и выпей. Больше

ничем тебе помочь я не могу.

Ошибки надо исправлять, а если

исправить их уже нельзя - расслабься

и делай новые. Ее уж не вернуть.

Все будет так, как будет. (Повторяю

истершиеся штампы и они

мне возвращают равновесье духа.)

Проходит лето. Обо мне, должно быть,

запамятовали в военкомате 

весна прошла, но гордое молчанье

они хранят доныне. Бога ради,

я потерплю. Мне некуда спешить.

Весною опустевший Киев

(Чернобыль разогнал народ по селам,

по родственникам, ставшим тем роднее,

чем дальше на восток они живут)

стал, понемногу, обживаться снова.

Читаю книги. Прежде, доверяя

из всех библиотек одной - своей,

сейчас вдруг обнаружил, что намного

приятнее работать в Братской церкви.

Зал небольшой. До потолка от пола

(а потолок, наверно, метров шесть)

поднялись стеллажи. На них вповалку,

не соблюдая званий и чинов,

пылятся книги - хрупкое наследство

уже забытой всеми Братской школы

и академии, которая потом

ее сменила. Кстати,

на многих книгах сохранился оттиск

владельцев прежних. Часто из-под штампа

"Библиотека Академии Наук"

выглядывает вдруг "Библиотека

духовной семинарии", к примеру,

или "Из книг архимандрита Феофила".

Чем старше книга, тем я больше

ей доверяю. И хотя

прекрасно знаю, что писали

и издавали ерунду, и сто, и двести,

и семьсот, и тысяча пятьсот двенадцать,

и больше лет тому назад,

но случая не упускаю

сослаться, скажем, на Ришара де Фурниваля

(Весь набор

необходимых качеств он имеет:

- почтенный возраст 

автор умер лет восемьсот тому назад;

- звучанье имени 

никто его не знает, но у всех

есть ощущенье узнаванья.

Ришар де Фурниваль не Пьер Ришар,

но сходство есть и можно с умным видом

кивнуть два раза головой: "Припоминаю";

- безвестность сочинений - "пастурелей",

как, собственно, и прозы,

ему принадлежащей,

в глаза никто не видел.

Вот и славно. При случае сошлюсь.)

или случайно в разговоре помянуть

какой-то из трактатов Беме (черти

переломали ноги оттого,

что в них пытались разобраться,

и не придали вовремя значенья

народной мудрости). В почтенье

к старинным книгам, надо думать,

не я один замечен. Оттого,

дабы придать какой-нибудь идее

заманчивый и аппетитный вид,

достаточно датировать ее

возникновение двумя, а лучше всеми четырьмя