Читать «Шмелиный мед» онлайн - страница 55

Вероятно, волдыри были хитростью, которую тело выдумало для собственного самосохранения, ему бы хотелось думать, что его тело было таким же хитрым, как и он сам. Хитрость — это основа любого выживания. С помощью хитрости сотрудничать с телом — вот начало и конец.

Он также иногда мысленно взвешивал последнюю, решающую хитрость, которая намного превзойдет все, что, может, придумаетХадар: смерть понарошку.

Хадар ни за что бы не сумел осуществить безупречную мнимую смерть, он слишком нетерпелив, он не способен отгородиться от мира и погрузиться в себя.

Тут надобно лишь закрыть глаза и затаить дыхание. Он, Улоф, время от времени проводит короткие тренировки. Он знает, что способен.

Смерть понарошку — это как подавленный хохот или тайное пищеварение. С помощью мнимой смерти он смог бы пререхитрить Хадара.

Но мнимому покойнику нужен помощник и союзник, иначе его по ошибке похоронят, и тогда сама мнимая смерть окажется напрасной, в одиночестве мнимый покойник не на высоте. Да, Хадар похоронил бы его, даже если бы он, Улоф, поднялся из гроба и раскрыл всему свету обман.

Ежели бы у него кто был, ежели бы у него была Минна, тогда бы он с помощью мнимой смерти натянул Хадару нос!

Хадар думает, будто ты прячешь Минну здесь в доме, — сказала она.

В ответ на это он надолго замолчал, перестал говорить о мнимой смерти, из его глотки вырвался клекот. После чего произнес:

— Так вот что Хадар думал все эти годы!

— Не знаю. Но сейчас он так думает.

Мне давно хотелось знать, — сказал он, — какие мысли были у Хадара по поводу Минны. Как же он, верно, ломал себе голову! Ну и головоломку он себе устроил!

Когда он говорил, из уголоков рта стекала слюна, наволочка была вся в пятнах и разводах, пора снова ее стирать.

— Хадар беспокоится, — сказала она. — Он беспокоится обо всем и всех.

Только не говори ничего Хадару, — предупредил Улоф. — Ни словечка Хадару!

Чего не говорить?

— О Минне, — пояснил он. — То, что я тебе сейчас расскажу.

— Я не знаю, что ты собираешься рассказать о Минне, — ответила она. — Да и Хадар больше меня не слушает. Он говорит сам с собой, вот и все.

— Кроме меня, этого не знает никто, сказал Улоф. — Никто не должен этого знать. Ежели ты проговоришься Хадару: о лете пятьдесят девятого, о Минне, — я лишусь перевеса.

Ни один из вас не имеет перевеса, возразила она. — Ни ты, ни Хадар.

— Тогда больше не приходи ко мне, — сказал он. — Тогда отклоню от тебя руку мою.

Когда мне что-то рассказывают, ответила она, — я тут же это забываю.

— Ты ведь помнишь Минну, — начал он. Помнишь, как она выглядела. Помнишь, какая она была худая и нежная. Помнишь, как она мыла голову в бочке с дождевой водой и волосы ее были похожи на отбеленное полотно.

— Я не помню ее. Я никогда ее не видела.

— Но этого-то ты не забыла, — продолжал Улоф, — какая белая была у нее кожа и как она щурилась на свет, и ты вспоминаешь ее голос и губы, воистину красные, и помнишь бисквиты, которые она пекла, и какой мусс готовила.