Читать «Вкус медной проволоки» онлайн - страница 31
Геннадий Александрович Черкашин
- Отталкивайтесь, когда надо будет! - крикнул дядя Остап и заглушил мотор. Он сел на весла.
Мне хотелось кричать «ура». Мне хотелось потрогать линкор руками. Мне хотелось подняться на его палубу. «Милый, хороший линкорчик», - шептал я. Я вёл себя, как девчонка.
- Корешки, - вдруг крикнул Шурка, - махорочки киньте!
Дядя Остап, бросив весло, дёрнул его за штаны. Шурка плюхнулся на мокрые рыбины.
- Чего ты? - заорал он.
- Молчи, - сказал дядя Остап. - Ты что, не видишь, линкор вернулся. - Он шмыгнул носом.
«Вот так черт», - подумал я.
- Братцы! - кричали сверху. - Земляки...
Кто-то крикнул в мегафон;
- Отец, подвали к трапу!
У трапа стоял мичман.
- Ну, как там? - спросил он. - Сильно, да? Все глаза в бинокль просмотрел. Содом и Гоморра.
Дядя Остап сокрушенно махнул рукой.
- А твой дом где?
- На Розочке.
- Ну, Розочка ещё ничего! - крикнул дядя Остап. - На улице Розы Люксембург уже кое-что восстановили. Строится уже народ. Халабуды понаделали, мазанки.
Ему хотелось поговорить, но нас качало, и баркас было трудно держать у трапа.
Наверху застучали матросские ботинки, и матросы, став цепочкой, стали передавать мичману хлеб, банки с тушёнкой, коричневые пачки с махоркой и даже две пачки папирос «Дюбек».
Шурка кланялся и кричал:
- Спасибо, корешки...
Мичман засмеялся.
- С такой гвардией мы мигом город восстановим, а?...
- Восстановим! - крикнул дядя Остап. Мы крикнули «Спасибо» - и дядя Остап подналёг на весла.
Когда он завёл мотор, мы с Котькой открыли банки с американской колбасой. Шурка нарезал хлеб. Колбаса попалась уже нарезанная. Мы уничтожили бутерброды и смотрели на удаляющийся линкор.
- Житуха, - сказал Шурка.
Мы выкурили ещё по папиросе. Потом дядя Остап разделил тушёнку и хлеб. Папиросы и махорку он забрал себе.
- Вам баловаться, а мне курить, - сказал он.
К вечеру море утихло. От кораблей отвалили большие серые баркасы. Они выбрасывали партию матросов на берег и возвращались за следующей.
На берегу играл духовой оркестр. На берегу стояли тысячи севастопольцев. На площади Ленина обнимались, кричали и плакали, и смеялись. Народу было так много, что приходилось протискиваться. У памятника Ленину я потерял Котьку. Собственно говоря, памятника не было, сохранилось лишь основание.
Сначала я пробрался к самой пристани и стал смотреть, как матросы выходят на берег. Творилось что-то непонятное. Один матрос обнимал мраморную колонну на Графской, гладил её. Другой плакал в объятиях слепой женщины. Я не знал, что матросы умеют плакать.
На Приморском бульваре уже никто не плакал. По аллеям ходили девушки под ручку с матросами. Напротив памятника Погибшим кораблям стояли братья Кравченко, держа за руки невысокого моряка, и на их рожах было написано, что это их отец. Братья ничего не замечали. Они орали оба сразу и размахивали руками.
«Сегодня вернулась эскадра, сегодня праздник... Сегодня весело... Дети, вы дождались своих отцов… своих отцов!»
Я влез в пулемётное гнездо на спуске к морю и скрутил самокрутку. Самокрутка получилась мокрой и толстой. Спички у меня были. Я закашлялся - махорку я курил впервые. Кашлял и думал: «Почему я не плачу, ведь я очень любил своего отца?»