Читать ««Знаю человека во Христе...»: жизнь и служение старца Софрония, исихаста и богослова» онлайн - страница 27
Иерофей
Эта память смертная, связанная с вечностью, выражалась по-разному. Он видел людей "умирающими": они вызывали у него жалость. Он не желал ни славы от "мертвых", ни власти над людьми. Он не ждал от них любви. Он презирал материальное богатство и не ценил интеллектуальное. Он не желал "счастливой жизни". Он пишет: "Мой дух нуждался в вечности, и вечность, как я понял позднее, стояла предо мною, действенно перерождая меня. Я был слепой, без разума. Она, вечность, стучалась в двери моей души, замкнувшейся от страха в самой себе".
Однако та горечь смертной памяти, которую он переживал глубоко и напряженно, не проникала в его "глубокое сердце", в котором оставалась надежда, шедшая дальше всех пределов внешнего "пароксизма отчаяния": "Всемогущий не может быть иначе как благ".
Одновременно с этим память смертная и борьба с Богом удерживали его "между временной формой бывания и вечностью", и эта вечность переживалась с отрицательной стороны. И это состояние вместе с надеждой породило в нем молитву.
Это состояние причиняло ему невыносимую боль, которую старец называет "святою". Незримый огонь пожигал его, но внутри него таилась "смутная надежда", побеждавшая страх вступить "на болезненный путь". Болезненность сердца несколько раз приводила "в восторг" его "дух", и, как он пишет, "я удивлялся, как Бог сотворил мою природу способной переносить страдания, через которые мне открылись неведомые прежде глубины молитвы". В какие-то моменты он, несмотря на боль, тихим голосом прославлял Бога. Тогда, как он пишет, "молитва выносила меня из тесного, как тюремная камера, мира, и дух мой жил в свободе беспредельности Бога моего".
В начале жизни это напряженное состояние, поиск ответа на вопросы бытия постепенно привели его к восточному мистицизму. Как мы увидим далее, обращение к восточному мистицизму он рассматривал как великое падение, как "духовное самоубийство". Позднее откровение Божие привело его к великому покаянию и пламенному стремлению к Богу и, в конечном итоге, к созерцанию нетварного света. В "пламенной молитве", которая не покидала его ни наяву, ни во сне, он обращался к "еще недоведомому" или "забытому" Богу. Он достиг полного истощания, и тогда "совсем нежданно <…> некая тонкая как бы игла проткнула толщу свинцовой стены, и через создавшийся волосной канал проник луч света".
Этот путь старца мы рассмотрим в следующих главах.
"Падение"
Адам с момента своего создания пребывал в общении с Богом через свой светозарный ум. Его ум был способен к общению с Богом и ангельским миром. Однако через ослушание заповеди Божией ум его помрачился, отождествился с рассудком и с окружающим миром, соединился с воображением. Апостол Павел, говоря о грехопадении Адама и вообще человека, пишет:
