Читать ««Знаю человека во Христе...»: жизнь и служение старца Софрония, исихаста и богослова» онлайн - страница 26

Он видел, что вместе с его смертью с ним умирает весь мир и даже Сам Бог. Это привело его к мысли, что человек "является <…> центром мироздания. И в глазах Бога, конечно, он драгоценнее всех прочих тварных вещей".

В этот период жизни он пребывал в неведении о великом даре памяти смертной, о которой он узнал позднее, читая творения святых отцов Церкви. Но именно это неведение помогло ему, носителю сего божественного дара, не впасть в тяжкий грех тщеславия.

Это внутреннее состояние не раз приводило к большому искушению: "Я был испытан не раз страшными помыслами — гнева на Создавшего меня". Будучи не в силах понять все, что происходило с ним, он вступил в борьбу с Богом и мыслил о Нем как о "враждебном Властелине". В нем рождался гнев от лица всех людей, которые живут этой ужасной жизнью, и, как он пишет, "я сожалел, что нет у меня такого меча, которым было бы возможно рассечь "проклятую землю" и тем положить конец отвратительному абсурду".

Задумываясь над состоянием всего мира, он пишет: "По какой причине необходим этот сложный процесс творения "из ничего" сынов Божиих, т. е. создание нашего духа в теле, образованном из элементов земли? Как возможно, чтобы дух, подобный Абсолюту, сочетался с землей? Дух наш зажат, как в тиски: он бессмертен по своей природе, а наше тело подвержено распаду и смерти. И вследствие этого происходит напряженная борьба: дух стремится к Богу, хочет увидеть и тело бессмертным и способным сопровождать его в восхождении. Но тело влечется вниз, к земле, из "которой взято", и передает духу свою смертность".

Все это не поддавалось осмыслению, и, изнемогая от непрестающих внутренних конфликтов и неразрешимых противоречий, он делал попытки поставить себя в положение Творца и размышлял: "Как бы я создал мир?" С таким вопросом, как говорит старец Софроний, "заключенный в темноте и тишине", он "сосредоточивал свою мысль на этом задании".

Память смертная присутствовала всегда, ее порождал и трагизм человеческого существования во время войны России с Германией, приближавшейся к концу, и трагизм гражданской войны в России.

Особенно поражает один эпизод, где говорится об опыте памяти смертной. Когда он сидел за своим столом и читал, подперев голову рукой, вдруг он ощутил, что держит в руке свой череп и мысленно смотрит на него извне. Он спросил: "Предо мною еще целая жизнь; быть может, сорок или даже более лет полных энергии… И что же?" Пришел ответ: "Если и тысячу лет… а потом что?" Тогда он обрел осознание вечности: "И тысяча лет в моем сознании кончалась прежде, чем была оформлена мысль".