Читать «Ода утреннему одиночеству, или Жизнь Трдата: Роман» онлайн - страница 49

Пальбе все-таки предшествовал небольшой инкубационный период, в течение которого, несмотря на убитое на митингах время, успели сделать и кое-что разумное: например, напечатали массу книг, ранее квалифицированных властью как опасные для людей (крепленые вина опасными, конечно, не были). Я все читал и читал, утром, днем, вечером, иногда даже ночью, и, хотя подобный род деятельности не был для меня совсем уж непривычным, я никогда не получал от чтения такого удовольствия, как тогда. Да и у меня самого, хоть я и не был никаким диссидентом, тоже вышло в журнале несколько таких новелл, в которых цензура раньше обнаруживала подозрительные мысли. Однако на что еще, кроме чтения и писательства, могла пригодиться свобода? В Париж я, разумеется, тоже поехал бы с радостью, но пока у меня были затруднения с тем, как оплатить починку крана (сантехник уже давно имел свободу назначать размер оплаты своих услуг по собственному разумению, надо ли было и еще раздвигать рамки этой свободы?). И, главное, почему из-за свободы надо было собираться в огромные стада на площадях по всему государству, у нас тут еще и под палящим солнцем? О какой свободе можно вообще говорить, если люди, едва избавившись от одних демонстраций, немедленно и по собственной воле затевают новые? Если форма остается той же, значит, и суть не может кардинально измениться: митинги, даже те, где на словах выдавливают из себя раба, на самом деле символизируют рабство — кто, в сущности, эти тысячи людей, которые добровольно глядят в рот единицам, по их знаку повторяют одни и те же тривиальные восклицания и орут до хрипа? Что это их вожди говорили в микрофон такое, чего я раньше не знал, — что я армянин? Это, извините, было у меня даже написано в паспорте.

Поскольку люди в целом хотят слышать только приятное себе, то на площади, само собой, говорили о свободе только как о праве делать то, что приносит тебе пользу или, по крайней мере, о чем-то возвышенном, без чего ты как будто вообще не человек. Но является ли свобода такой несомненной добродетелью, и является ли она вообще добродетелью? Добродетели — это доброта, ум и красота. В условиях свободы их в мире становится больше ровно настолько, сколько было до того сокрытых в человеке; но ведь во много раз больше там, взаперти, зла, глупости и пошлости, и будьте уверены: с наступлением царства свободы все это тоже выплескивается на свет божий. Первое, что приносит свобода, — это насилие. Как львы не едят антилоп только в зоопарке, так и люди не вредят друг другу лишь тогда, когда это сделано для них очень опасным, невозможным. Аппарат свободы сверхсложен, намного сложнее, чем конструкция космического корабля, но сколько на свете людей, которые хоть что-то понимают в космических технологиях? Человечество не умеет быть свободным, потому что оно видит в свободе именно свободу, а не самоограничение, каковым свобода должна в действительности быть. Вот и получается, что люди тем лучше, чем жестче общество подавляет скрытые в них преступные инстинкты. Есть, правда, малое число людей, которые умеют обращаться со свободой более или менее разумно, но не видно ни одной возможности освободить именно их. Не выдавать же «Права на свободу» — это примерно как водительские права, их наверняка тоже можно было бы фальсифицировать, и первым делом введение таковых породило бы коррупцию.