Читать «На дачу к Короткевичу» онлайн - страница 19

— Хороший дворец, — согласился я. — Из Праги?

— Да, из Праги, но жена у меня словачка.

Я понял, что в Чехии не много поэтов, у которых жены словачки.

— Как зовут?

— Онджей.

Мы пожали друг другу руки.

— А вы из Москвы? — спросил Онджей.

— Да.

— Писателя Юрия Полякова знаете?

— Немного, — сказал я.

Под началом Юрия Михайловича я проработал двенадцать лет в газете, и отрицать свое знакомство с ним было бы неуместно.

— Я у него в Праге взял интервью и опубликовал сначала в газете, потом на радио, — сказал Онджей.

Для молодого человека из Европы Онджей хорошо говорил по-русски.

— Поляков умеет давать интервью, — хмыкнул я.

— Да, — кивнул Онджей. — На следующий день после его выхода меня уволили из газеты.

— Из газеты? — не понял я.

— Да, утром домой приехала полиция, три человека, надели наручники и увезли в участок.

— Зачем?

— Допрашивали, — пожал плечами Онджей. — Потом отпустили, но из газеты уже уволили. И на радио больше не дают работы.

— Из-за одного интервью? — никак не мог я въехать в суть проблемы.

— У нас не принято говорить так, как Поляков, о Крыме. И вообще о западной демократии.

— Ясно, — посмотрел я на него. — Потому и на фестиваль приехал?

— Нет, на фестиваль я поехал потому, что меня прогнала жена.

— Словачка?!

— Она словачка, но живет в Праге. Сказала, что ей не нужен муж, которого таскают в полицию и увольняют с работы. Она у меня очень красивая женщина.

Онджей тяжело вздохнул.

— Дети есть?

— Дочка. Тоже красивая.

— Дела... — я подергал себя за мочку уха. — Может, не надо было печатать это несчастное интервью?

— Я независимый журналист. И поэт.

Чувствовалось, Онджей осуждает меня за оппортунизм. Или как там называется соглашательство в политике?

— Послушай, — вдруг пришло мне в голову, — а как у вас относятся к писателю Гашеку? Который про Швейка написал?

Онджей посмотрел по сторонам, вздохнул, похлопал себя по карманам в поисках сигарет.

— Швейка у нас не очень любят, — наконец сказал он. — Идиот и все такое... Никто не хочет быть идиотом.

Теперь и я стал озираться по сторонам: мы говорили о вещах, которые не очень понятны простым людям.

— А у меня это любимая книга, — сказал я.

— Я знаю, — кивнул Онджей. — Людям нравится смеяться над другими. Над собой — нет.

Все остальные дни я с тревогой следил за Онджеем. Он, впрочем, ничем не выделялся среди поэтической братии: читал стихи, произносил тосты, ездил со всеми на экскурсии.

Самая большая делегация на фестивале была из Польши.

— Почему так много поляков? — спросил я Леонида, организатора фестиваля.

— А они все то ли родились здесь, то ли корнями отсюда, — объяснил Леонид. — Барбара вон родилась в Ружанах и венчалась в здешнем костеле.

Барбара была поэтесса из Лодзи. Она сразу признала во мне земляка, не чуждого проблемам поляков.

— Откуда пан знает польский? — спросила она.

— Учил в университете, — сказал я. — У меня и кошка Бася.

Барбара пылко обняла меня и трижды поцеловала.

— По-русски, — объяснила она. — Русские мне нравятся тем, что целуют не два раза, а три.

— А вот остальным в Европе они не очень нравятся, — засмеялся я.