| In five minutes three were slightly wounded, one on the hand, another on the ear, by the defender of the stair, who himself remained intact-a piece of skill which was worth to him, according to the rules agreed upon, three turns of favor. | За какие-нибудь пять минут трое оказались задетыми: у одного была поцарапана рука, у другого - подбородок, у третьего - ухо, причем защищавший ступеньку не был задет ни разу. Такая ловкость, согласно условиям, вознаграждалась продвижением на три очереди. |
| However difficult it might be, or rather as he pretended it was, to astonish our young traveler, this pastime really astonished him. | Как ни трудно было удивить нашего молодого путешественника или, вернее, заставить его показать, что он удивлен, все же эта игра поразила его. |
| He had seen in his province-that land in which heads become so easily heated-a few of the preliminaries of duels; but the daring of these four fencers appeared to him the strongest he had ever heard of even in Gascony. | На его родине, в том краю, где кровь обычно так легко ударяет в голову, для вызова на дуэль все же требовался хоть какой-нибудь повод. Г асконада четверых игроков показалась ему самой необычайной из всех, о которых ему когда-либо приходилось слышать даже в самой Гаскони. |
| He believed himself transported into that famous country of giants into which Gulliver afterward went and was so frightened; and yet he had not gained the goal, for there were still the landing place and the antechamber. | Ему почудилось, что он перенесся в пресловутую страну великанов, куда впоследствии попал Гулливер и где натерпелся такого страху. А между тем до цели было еще далеко: оставались верхняя площадка и приемная. |
| On the landing they were no longer fighting, but amused themselves with stories about women, and in the antechamber, with stories about the court. | На площадке уже не дрались - там сплетничали о женщинах, а в приемной - о дворе короля. |
| On the landing d'Artagnan blushed; in the antechamber he trembled. | На площадке д'Артаньян покраснел, в приемной затрепетал. |
| His warm and fickle imagination, which in Gascony had rendered formidable to young chambermaids, and even sometimes their mistresses, had never dreamed, even in moments of delirium, of half the amorous wonders or a quarter of the feats of gallantry which were here set forth in connection with names the best known and with details the least concealed. | Его живое и смелое воображение, делавшее его в Гаскони опасным для молоденьких горничных, а подчас и для их молодых хозяек, никогда, даже в горячечном бреду, не могло бы нарисовать ему и половины любовных прелестей и даже четверти любовных подвигов, служивших здесь темой разговора и приобретавших особую остроту от тех громких имен и сокровеннейших подробностей, которые при этом перечислялись. |
| But if his morals were shocked on the landing, his respect for the cardinal was scandalized in the antechamber. | Но если на площадке был нанесен удар его добронравию, то в приемной поколебалось его уважение к кардиналу. |
| There, to his great astonishment, d'Artagnan heard the policy which made all Europe tremble criticized aloud and openly, as well as the private life of the cardinal, which so many great nobles had been punished for trying to pry into. | Здесь д'Артаньян, к своему великому удивлению, услышал, как критикуют политику, заставлявшую трепетать всю Европу; нападкам подвергалась здесь и личная жизнь кардинала, хотя за малейшую попытку проникнуть в нее, как знал д'Артаньян, пострадало столько могущественных и знатных вельмож. |
