Читать «Песочная свирель. Избранные произведения мастеров Дзэн» онлайн - страница 35
Юрий Евгеньевич Холин
Наконец: дом – милый дом! Снимаю усталость и напряжение незамысловатым обедом с охлажденными двумя сотнями миллилитров лучшего и наимудрейшего напитка в мире, в случаях, конечно, разумного употребления. Вспомнилась вульгарная латынь одного из сокурсников по университету, а ныне отечного алкоголика, предпочитавшего во время студенческих пьянок водку всем другим напиткам, который перед каждым стаканом торжественно произносил: In vino veritas, in vodka spiritus. Amin!..
Открыв книгу любимого современного автора, удобно умащиваюсь на мягком диванчике с твердым намерением уснуть под чтиво в тишине. Но тишина отступает под натиском шумов со стороны окна и соседской квартиры.
Шум со стороны окна представлял собой душещемящие пьяные всхлипы одного из алкашей, частенько собирающихся у гаража под домом. «Если бы я знал, мужики, что она такая б…, я бы никогда не женился на этой молодой суке».
По голосу я узнал Гену – вконец спитого синяка, бывшего преподавателя университета, который лет пять тому назад взял на квартиру студентку – шуструю девчушку из какого-то зачмуренного хутора, и, как водится, потом она взяла старого дуралея вместе с его квартирой. Гена был безобидным еще даже иногда бреющимся лет пятидесяти пяти типичным рафинированным субтилом с извечным «светом тайной свободы русских интеллигентов» в серых глазах. Кстати сказать, я долго не мог понять, что это такое – тайная свобода русских интеллигентов, пока однажды на вокзале в Лодзе мне не объяснил один румын. Он сказал, что это «когда сидишь между вонючих козлов и баранов и, тихо хихикая, показываешь пальцем наверх…»
Старый алкаш все материл свою молодую суку, которая ну ни как не желала принимать его реально, то есть таким как он есть, и, казалось, конца не будет этому пьяному базару…
Шум со стороны соседей состоял из постоянно повторяющихся трех-четырех нот и несложных рифмочек, наверное, придуманных неким гениальным детсадовцем про какого-то малыша, которому назидалось простить, по всей видимости, такую же по ментальной развитости малышку по имени или прозвищу Тум-тум или Дум-дум.
Все повышающиеся до фортиссимо пьяные завывания под окном в сопровождении аккомпанемента за стеной создавали момент подлинной музыкальной трагедии, проникнутой благородной простотой, драматизмом и героикой в духе реформатора европейской оперы 18 века Христофа Виллибальда Глюка…
Явно осознав тщетность попыток сконцентрировать внимание на любимом авторе, не говоря уже о попытках уснуть, я, чертыхаясь, взяв лист бумаги и карандаш, заперся в ванной комнате и излился следующим:
