Читать «Жили-были. Русские инородные сказки – 7» онлайн - страница 83

Талантливая Поэтесса размахнулась и лихо съездила себе сперва по правой щеке правой ладонью, а потом и по левой – левой. Она уже почти не промахивалась и даже не морщилась. Ей нравилось хлестать себя по щекам, само звучание фразы: «Талантливая Поэтесса хлестала себя по щекам» – доставляло ей ни с чем не сравнимое наслаждение. «Верба-хлёст! Бьет до слез!» – вспомнилось ей вычитанное из какой-то книжки и то, как на даче она сражалась с Алешей Размышляевым на пучках тимофеевки. В Алешу она была влюблена лета три подряд по меньшей мере. В пылу сражения они на два голоса распевали: «Верба-хлёст! Бьет до слез!», пока у Алеши не брызнуло внезапно из глаз. «Ты что, спятил?» – спросил он с обидой у зашедшейся в воинственном экстазе и оттого ничего не понимавшей Талантливой Поэтессы, еще несколько раз повторившей свое вербное заклинание, и пошел домой. «Курочка или петушок?» – спросила свой поредевший веник тимофеевки Талантливая Поэтесса и, получив невразумительный ответ, побрела восвояси. Восвоясях ее встречало ожиданное разочарование. Хозяин дачи, дядя Костя, затопил печку и нагрел воду. Талантливая Поэтесса знала об этом с самого утра, однако с утра ей еще ничто не мешало надеяться на отмену приговора. Теперь же надеяться было не на что. Дедушка уже собрал чистое белье, мыльницу, мочалку, два махровых полотенца и поджидал на короткой тропинке к душевой. Они прошли мимо грядок с морковкой и огурцами, обогнули душевую, зашли в нее и начали раздеваться. Дедушка аккуратно сложил свои чесучовые светлые брюки на лавке в предбаннике, повесил на торчавший из стены крюк рубашку и сменную сеточку, заменявшую ему майку, и остался в трусах. «Тело должно дышать», – услышала Талантливая Поэтесса и испугалась живости слуховых своих галлюцинаций. Впрочем, она столько раз слышала эту фразу, стоило ли удивляться, что фраза обрела свое второе, независимое от тела, ее произносившего, существование. Фраза эта повторялась, как правило, в защиту сеточек от сторонников маек. Талантливая Поэтесса начала медленно стягивать трусы. Отсутствие симметрии в их с дедушкой облачениях всегда вызывало в ней чувство неловкости и неприязни. Она стягивала трусы и пристально смотрела при этом в латунную печную заслонку. В латунной заслонке что-то медленно переливалось, однако ничего путного видно не было. «Жаль, – подумала Талантливая Поэтесса, – отражающая поверхность непременно должна отражать, иначе что же за отражающая поверхность?» Может, она отражает натиск отражений? Недаром ведь латунь. Латы. Латынь. Veni, vidi, vici. Sic transit gloria mundi. Ave cesar, – как там дальше, – идущие на смерть приветствуют тебя. Вьется в тесной печурке огонь. Бьется в честной дочурке дюгонь. Если бы она могла разглядеть что-нибудь там, в этой латунной заслонке, если бы хоть одна саламандра выскочила из своего золотого печного горшка и отразилась в сияющей счастьем раскаленной поверхности, что бы случилось тогда? О чем бы она попросила у отраженной, о чем – у отразившей? Чтобы ничего этого не было? Этой дачи, этой дочки, этой душевой, этого дедушки? Или все же не стоит размениваться на пустяки, забиться в угол, забыться, забыть, забить, а если уж просить, так о главном. Простить. Петь и быть. О творчестве и великой любви.