Читать «Остров, или Христиан и его товарищи» онлайн - страница 3

Джордж Гордон Байрон

VIII

Все справлено; корабль на зов морей Готов лететь по знаку главарей. Страж Блэя, раб их воли беспощадной, Являет трепет жалости досадной, Умильным взглядом взгляд героя ловит, Своим — немой печалью прекословит, Он сочный плод подносит робким даром К его губам, спаленным жадным жаром. Едва замечен — услан прочь матрос… Нет милости! Свирепый гнев возрос! Мятежник юный выступил (вождем Обласкан был он) и «Чего мы ждем?» — Вскричал; чрез борт пловцам кричал, кичась «Вам промедленье — смерть! Отплыть сейчас!..» И что ж? Став зверем в диком произволе, Вдруг вспомнил он все, чем он жил дотоле, — Чей он палач, пред ним — чей благодетель… Единый был средь всех тому свидетель. С укором грозным молвил Блэй: «Так вот Вся мзда твоя любви моей, забот? Надежда имя честное оставить И вящей славой Англию прославить?..» И дрогнул тот, и головой поник… «Так! Проклят я!» — шептал его язык. Он Блэя к борту молча увлекает, — И молча в лодку тесную толкает, — Глядит, не в силах слов произнести… Но многое сказалось в том «Прости!»

IX

Тропическое солнце над волнами; Резвится ветерок, повитый снами: Он — что в струне Эоловой — к волне, Струясь, прильнет — и никнет в тишине. Веслом упорным роет челн опальный К утесам, еле видным, путь печальный, Что в море тучей стелют свой хребет… Судну с ладьей отныне встречи нет!.. Не мне поведать горестные были Тех, что страду путей едва избыли, В опасности и страхе день и ночь, Все духом утвердившись превозмочь, Хоть плотью так иссохли, голодая, Что сына б не узнала мать родная, — Как выкрал пропитанье рок у них — И лютый голод, истощась, стал тих; Как поглотить пучина их грозила, То вдруг спасала, и ладья скользила, Полуразбитая, стремленьем вод, Что, мощь круша, выносят к брегу плот; Как их гортань и внутренность горела, И туча каждая, что в небе зрела, Надеждой зрела им, — и до костей Мочил их, благодарных, штурм ночей, — И капли, выжатые из холста, Как жизнь — впивали жаждущих уста; Как беглецы от лютых дикарей Бросались вновь в прибежище морей; Как призраками встали из пучины — Неслыханные рассказать кручины, Мрачней всего, чем были о пловцах, Плач пробуждают жен, и дрожь в сердцах.

X

Так участь тех свершалась. Миру весть Об них дошла, и за страдальцев месть Восстала. Мщенья требуют уставы; Поруганы преданий флотских славы… За буйным мы последуем полком! Еще им страх возмездья незнаком. Они плывут над водною могилой, — Чтоб вновь хоть раз увидеть остров милый, И в жизни вольной воскресить хоть раз Недавней неги быстротечный час. Там беззапретная их ждет свобода, Земли богиня — женщина, природа! Там нив мирских не откупать трудом, Где зреет хлеб на дереве — плодом. Там тяжб никто за поле не вчиняет. Век золотой, — что золота не знает, — Царит меж дикарей — или царил, Доколь Европы меч не умирил Невинной вольности простых уставов И не привил заразы наших нравов… Прочь, эта мысль! Еще они верны Природе: с ней чисты, и с ней грешны… «Ура! На Отаити!» — общий зов; Ему послушен трепет парусов. Ветр потянул — живые встрепенулись, Дыханьем бурным выпукло надулись. Корабль бежит, и мимо ток течет, И быстрый ток крутая грудь сечет… Так волн Эвксинских девственный простор Взрывал Арго — и все же влекся взор Пловцов в ту даль, где скрылось их родное… Ах, эти — прочь летят, как ворон Ноя; Но за любовью взмыл и черный грай: Гнездом голубки красен юный рай!