Читать «Чагудай» онлайн - страница 24

Александр Ермак

— Надо же…

Превратности судьбы. Когда-то Лешку в этой самой милиции избили ни за что, ни про что так, что волосы пучками лезли. А теперь он же ею руководит. Чудеса… А может, Чагудай начинает перестраиваться, меняться? Приходят сюда новые, здоровые душой и телом люди?

Юрка подмигнул и достал из тумбочки водочную бутылку — на дне ее еще плескалось:

— С приездом…

Хотел отказаться. Но обидел бы Юрку, делящегося сокровенным. Да и спешить мне теперь было некуда:

— С приездом.

Мы легко допили Юркину бутылку.

— Надо же. Начальник милиции…

Юрка улыбнулся:

— Может и ты вернешься на совсем?

— Нет уж, спасибо…

— А Наташка Федотова?

— И она вряд ли вернется из Шольского. Мы давно не виделись. Но знаю, что все у нее хорошо по работе. Муж есть, ребенок…

Я сходил в магазин через дорогу. Купил еще бутылку и закусить. Заодно чая-сахара с собой — в чагудайской квартире меня никто не ждет.

Выпивали. Пыхали табаком. Юрка — папиросой, я — сигаретой.

Говорили. Вспоминали. И Юрка ту нашу с ним драку не забыл:

— Помнишь?

— Конечно.

— Вот придурки.

— Не то слово.

— Д ы ра на днях объявился. Помнишь, с «вербовки» пацан, с нами учился. Потом его на Синюю горку, на малолетку отправили…

— Из-за него как раз тогда Лешке Зубенко в милиции и попало…

— Он самый. Вот очередной срок отмотал, домой заявился.

— Жив-здоров, значит…

— Да. Одни люди на свободе умирают. А этот после нескольких ходок — живехонек…

— Ну и черт с ним… А Поташ — второй «паханчик»? Так же все еще на заводе работает?

— Нет, Поташ завербовался куда-то. Уехал один. Семья здесь осталась. Ждут от него вестей. Но что-то все ни слуху, ни духу…

— А кого-нибудь с нашего двора кроме Лешки еще видишь?

— Володька Тумкин иногда в управу заходит — видимся. Он из слесарей в мастера поднялся. И не пьет совсем.

— Вот молодец.

— Не знаю. Мужики его в бригаде, конечно, побаиваются, но не уважают…

— Почему? — удивился я.

— Нелюдимый он какой-то стал, некомпанейский. После работы — сразу домой. Ни выпить с ним, ни поговорить. Непонятно, что с Володькой такое…

— Все мы с годами меняемся.

— Точно… А говорили, что Зойка сразу после школы от тебя аборт в Шольский делать ездила. Правда?

— Чушь. Она мне так ни разу и не дала.

— Врали, выходит… А как там в Шольском с бабами?

— Бабы есть.

— Красивые?

— Не красивей наших. Но поухоженней. Одеваются лучше. Прихорашиваются.

— А работают где?

— А кто где: на заводах, на фабриках, в учреждениях разных…

— А у нас все на одном заводе… — Юрка провел рукой по животу, — все при деле, кто не больной. Только вот зарплату последнее время что-то с перебоями платят.

— Договорились там эти собственники в конце концов или нет?

— В том-то и дело, что нет. Все тянут… Им-то что с их денжищами, а у нас народ без зарплаты сразу бедствовать начинает. Откуда еще здесь, кроме как с завода, денег возьмешь? Только пенсионеры в такие дни остаются пусть и мало, но имущими. Вот и я по инвалидности получаю. Держимся, хотя и трудно, и недолго живем здесь…

Да, это моя бабка Настя дожила до восьмидесяти. А теперь вот одни родители хоронят своих детей. Другие не успевают дождаться внуков. Недолго ныне живут чагудайцы. Так же, как и окружающие их березы. И у тех, и других век короток. И чагудайцы, и березы одинаково худые, корявые и выносливые. Терпят всю свою короткую жизнь, гнутся, гнутся, пока, наконец, не рухнут, сгнив или высохнув на корню.