Читать «У нас это невозможно» онлайн - страница 160

– Хорошо, раз ты требуешь, чтобы я… как ты выразился, «перестал болтать», хотя мне кажется, что ты мог бы со мной обойтись и повежливее, принимая во внимание, что я не поленился приехать из Вустера. У меня есть достоверные сведения, что тебе предстоят очень серьезные неприятности, если ты не покончишь со своей о позицией… или, во всяком случае, не перестанешь демонстративно отказываться поддерживать… правительство – Ну и что ж из того? Это у меня будут серьезные неприятности!

– В том-то и дело, что не только у тебя! По-моему тебе хоть раз в жизни не мешало бы подумать о матери и сестрах, а не только о твоих эгоистических «идеях» с которыми ты так носишься! В такое тяжелое время разыгрывать из себя чудака-«либерала» – уж не забавная шутка!

Дормэс вспыхнул, как ракета.

– Говорю тебе, перестань болтать! – рявкнул Дормэс. – Что тебе нужно? В каких ты отношениях с этой бандой?

– Мне официально предложено занять почетное место помощника военного судьи, но твоя позиция…

– Филипп, я проклинаю тебя, и, кажется, не столько за то, что ты изменник, сколько за то, что ты стал такой самодовольной скотиной! Покойной ночи!

XXV

Праздники придумал, вероятно, дьявол, чтобы ввести людей в заблуждение, будто можно быть счастливым по заказу.

Первое рождество, которое Дэвид праздновал у дедушки с бабушкой, грозило оказаться – такое было у всех чувство – его последним рождеством с ними. Мэри плакала, запершись у себя, но когда накануне сочельника к ним ввалился Шэд Ледью, чтобы допросить Дормэса, заговаривал ли с ним Карл Паскаль о коммунизме, Мэри подошла к нему в прихожей, пристально на него посмотрела и с жутким спокойствием проговорила:

– Убийца! Я убью и тебя и Суона!

С лица Шэда впервые сползла самоуверенная ухмылка. Чтобы создать хоть подобие рождественского веселья, все вели себя очень шумно, но и омела, и звездочки, и блестки на большой елке, и вся обстановка семейного праздника в безмятежном старом доме в маленьком городке по существу, скрывали в себе то же мрачное отчаяние, которое заполняет душу одинокого пьяницы в большом городе. Дормэс думал, что, пожалуй, им всем лучше было бы напиться как следует, махнуть на все рукой и сидеть в кафе, положив локти на залитый вином столик, нежели общими усилиями поддерживать видимость семейного счастья. И он возненавидел корпо еще за то, что они украли у них этот радостный мирный праздник.

К обеду пригласили Луи Ротенстерна, потому что он был одиноким, как перст, холостяком, но еще больше потому, что он был евреем и в условиях диктатуры маньяков постоянно подвергался оскорблениям и дрожал за свою жизнь. (Евреи уже потому достойны уважения, что степень их непопулярности всегда является точным мерилом жестокости и глупости существующего режима, так что даже такой меркантильный, любящий деньгу и тяжеловесную шутку еврей-обыватель, как Ротенстерн, является чувствительным мерилом варварства.) После обеда пришел любимец Дэвида Бак Титус, притащивший ему кучу подарков – тракторы, пожарные машины, настоящий лук со стрелами; Бак как раз громко упрашивал миссис Кэнди протанцевать с ним какой-то танец, который он довольно неопределенно называл «легкой фантазией», когда раздался стук в дверь.