Читать «Мое дело» онлайн - страница 176

Михаил Веллер

Ты пишешь для денег и у тебя не получается? Твой риск — твои проблемы. Так зарабатывай другим ремеслом.

Ты пишешь — на литературу, людей, Истину, Бога? Так будь счастлив, если тебе удается это сказать — и донести свое слово. Апостолы на зарплату не устраиваются.

Истерическое требование творческой интеллигенции содержать ее и оплачивать за счет нормальных работяг (от землекопов до врачей) ее поиски, эксперименты, провалы и «самовыражения» — мерзко как элитарная идеология, включающая право художника на тунеядство.

Литература — не кормушка. Ты служишь литературе? А ты готов для того, чтоб сделать свое в ней — отказаться от всего прочего, предпочесть свое дело любым благам, идти до конца ради утверждения идеала? Если ты готов сделать или сдохнуть — предъяви себя.

Успех успехом. А шедевры шедеврами.

Да: бедствующее настоящее искусство надо поддерживать. Но даже бедствующий настоящий художник не смеет вопить о взятии его на содержание! Ибо громче и жальче всех вопят самодовольные паразиты!

16.

Дефлорация молодого автора

И шли месяцы. И шли годы. И я не смел позвонить редактору: когда же?.. Чтоб не вызвать его недовольства, не порушить хрупкие отношения. Чтоб хуже не было. Все равно: если надо он сам позвонит, а нет — так чего зря.

Я думал, как я его убью. Как налью бензина в бутылку, всуну паклевую затычку и с огоньком швырну в его квартиру. Как прикую себя цепью к батарее в издательстве и вышвырну в окно ключ от замка. И даже как сожгу себя под окнами издательства.

И он позвонил!

…Сначала мы неделю торговались: что оставлять, а что выкидывать. Выкинули все, что конкретно критиковалось в старой вышибной рецензии. И «Бермудские острова», которые Бээкман, пробывший в Рио два дня как турист, «уличил в неточностях» (к издевкам моего консультанта-переводчика-бразильскоземельца). И вообще то, что Айну не понравилось.

А потом! А потом! А потом! Айн Тоотс стал править мои фразы. Он работал на совесть, от души, стараясь как лучше. Он налегал на синтаксис, это я еще понять мог. Но он норовил впилить лишний союз, заменить синоним, прибавить частицу. Он менял интонацию.

— О! Вот так бы я написал, если бы я писал! — Клянусь, именно это я от него однажды услышал: он радовался своей работе.

Вы понимаете? Это меня он правил! Да ни одной суке не снилось, как я работал! Чтобы слова и знаки стали на единственно верное место! (Кончилась власть редакторов — и я восстановил все.)

Вот когда я помянул добрым словом университетских лингвистов! Вот когда я прописался в читалке Академии Наук и прорыл все академические грамматики и словари, которых знать не желал когда-то! Профессор Колесов был настоящий интеллигент, и я быстро научился доказывать Айну грамматическую легитимность любого авторского варианта. Русский язык грамматически бескрайне вариабелен! А казуистика — дело наживное. Да я мог преподавать грамматику иезуитам!

Мы курили, пили кофе, мирились и делали друг другу уступки. Половина по-моему — половина будет по-твоему. Мы хрустели пальцами и со стоном переводили дух.