Читать «Мое дело» онлайн - страница 175
Михаил Веллер
Борщаговский был раньше театральным критиком. А после войны попал под раздачу. Борьба с «безродными космополитами» началась именно с кампании против группы «идеологически чуждых» театральных критиков. Боршаговского выгнали отовсюду и просто не успели шлепнуть: Хозяин умер. Но. Он был первым по алфавиту, и стал, с легкой руки доверенных журналистов, «коспомолитом № 1». Во как.
Вот он, подводя итоги говорильни в заключительном слове, и повесил в воздухе меж паузы перечислений:
— Веллер, товарищи, может все!
И развил тезис в том направлении, что рассказы поразительно разные, прилагательное «блестящие» и ряд слов в струю. Из бедного родственника в заднем ряду калиф на час стал именинником. Я неосторожно расцвел лицом.
В Таллине русская секция прополола этот маков цвет, как смогла. Мне протянули руку дружбы и окунули в это в самое, «чтоб голова не закружилась от случайного комплимента». Секреты жгут писателей, они профессиональные выдавалы на публику: все распри в секции мне с наслаждением пересказывали.
Ну, и как тут было не дать куда надо сигнал о тунеядце?
Мне нужно было от Советской власти только одно. Чтоб она провалилась к чертовой матери. Если хочет — пусть будет. Но пусть только оставит меня в покое. Все, что мне надо, я сделаю сам.
Да, я был пионером, юным ленинцем, и однажды чуть не заплакал, когда наш отряд получил за победу в соревнованиях Переходящее Красное знамя. Да, я первым в классе вступил в комсомол, и до третьего курса университета в моей учетной карточке не было места от благодарностей, а после подшили вкладыш и там не было места от выговоров, а потом я завязал. Да: кто не был коммунистом в двадцать — не имел сердца, кто остался коммунистом в тридцать — не имеет мозгов.
Как о высшем счастье я мечтал — маниловски, абстрактно, — о возможности издать книгу за свой счет. Господи, чего же еще? Ты ни перед кем не унижаешься, не растрачиваешь жизнь на гадские хлопоты и нервотрепки. Ты достаешь денег — где угодно, сколько сможешь: скопить, заколотить, одолжить, украсть, продать все. И делаешь книгу, какую сам хочешь. В ней не будет нарушен ни один закон, нет! Но никто не смеет заставлять тебя что-то выкинуть, что-то переделать, никто не правит твои фразы. Никто не смеет поставить себя выше тебя — это в издании твоей же книги!!!
А ПОТОМ раздари свои 500 экземпляров кому хочешь. А сотню-две сдай в продажу. И если твоя книга чего стоит — заметят! оценят! выделят! И будут слова, и тиражи, и предложения: ты предъявил свою работу людям — а дальше Господь и народ Его сами решат.
Я никогда не понимал трагически разумеющегося права писателя жить литературным трудом. Да с чего вы взяли это право, на какой скрижали вы его выскребли? Нет у писателя никаких прав и быть не может, кроме записанных в Конституции прав для граждан.
