Читать «Водяра» онлайн - страница 177

- Сухов, это сам Сухов, это он! - прошептала Лариса, судорожно вцепившись в локоть Панкратова. - Как хорошо, что мы успели!

Глаза у нее возбужденно блестели, она была близка к обмороку от восторга перед явлением современного искусства, о котором долго будет говорить вся Москва.

Пространство зала не было пустым. Привыкнув к полумраку, Панкратов разглядел несколько фигур, расположившихся на залитых кровью мраморных плитах в свободных позах, как загорающие на нудистском пляже: четверо мужчин и две женщины. Сравнение с нудистским пляжем сразу пришло ему в голову, потому что все они были совершенно голые. Мужчины и женщины не первой молодости не отличались стройностью фигур: бороды и пивные животы у мужчин, бесформенные груди у женщин. Обилие крови их не смущало, время от времени они меняли позы, как бы специально вываливались в крови. Все это сопровождалось однообразными звуками балалайки, как будто бы кто-то, освоив всего три аккорда, повторяет и повторяет их с упорством идиота. Играли где-то позади Сухова с его плахой, но кто - было не разглядеть из-за темноты.

Куриц в клетке становилось все меньше, их обезглавленных тушек и крови на мраморных плитах все больше. Действо, утратив ошеломление новизны, начало пробуксовывать. Гости зашевелились, стали переговариваться, как зрители на потерявшем динамичность спектакле.

- По-моему, я знаю, кто эти - на полу, - поделился Панкратов с женой посетившей его мыслью.

- Кто? - живо отозвалась она.

- Сами "Новые реалисты". Нет? На моделей они не похожи. А кому, кроме них, охота валяться голыми в куриной кровище?

- О господи, Панкратов! Ты начал разбираться в современном искусстве!

- Боже сохрани. Это мне не по зубам. Просто случайно пришло в голову.

"От скуки", - хотел добавить он, но сдержался, что не разрушать ее восторженно-праздничного настроения.

Наконец, последняя курица легла на алтарь искусства, Сухов воткнул топор в плаху, поднялся во весь рост и трижды хлопнул над головой. Балалайка зазвучала медленнее и как бы торжественно. "Новые реалисты" встали в круг, впустили в него Сухова, положили друг другу руки на плечи и двинулись в странном ритуальном танце сначала в одну сторону, потом в другую, демонстрируя зрителям шесть перемазанных кровью спин и задниц, и одну белую, самого Сухова. Перед каждой сменой направления они приостанавливались, разом выдыхали "Ух" и продолжали движение.

Балалайка смолкла. "Новые реалисты" разомкнули круг и стали аплодировать, как артисты, вызывающие на поклоны режиссера. Вспыхнул прожектор. В его луче возникла белая женская фигура с балалайкой, обнаженная, с маленькой грудью, хрупкими плечами, с распущенными волосами цвета спелой пшеницы, с лицом холодной ослепительной красоты, соскользнула с возвышения и двинулась к центру зала, обходя невидимые препятствия. Она не шла, а будто бы плыла по воздуху без всяких усилий, подняв лицо, как слепая. Балалайка, которую она держала за гриф, мешала ей своей вещностью, грубой реальностью, ей мешала бы любая одежда, если бы она была, она могла существовать только так, как существовала, явившись из темноты: бесплотная и совершенная в каждом изгибе тела, непостижимая, как хорал, ворвавшийся в городской шум.