Читать «Падение Икара» онлайн - страница 90

Труппа обычно передвигалась медленно; спешить было некуда. Если на пути попадалась усадьба или селение, казавшееся не вовсе обнищавшим, актеры останавливались и показывали, как объявлял Никомед, «чудеса ловкости и умения»: сириец подбрасывал небольшой круглый щит и ловил его спиной, лбом, ногами; Панса танцевал на канате, жонглируя мячами, ходил на руках, натягивал ногою тетиву лука и сбивал стрелой колпак с Анфима; осел под щелканье бича, которым орудовал Никомед, выделывал такие коленца, что зрители надрывались от хохота. В заключение Анфим лихо отплясывал какой-то дикий танец и, закончив его особо затейливым вывертом, в одно мгновение оказывался на плечах у Пансы. В таком виде они и обходили публику. Панса держал в руках медный таз, размеры которого отнюдь не соответствовали величине сбора. Плата бывала обычно натурой: в таз летели, гулко ударяясь о его дно, головки чесноку и лука, круглые крупные репки, свекла, горсточка соленых маслин, завязанных в тряпочку, кусочек хлеба или маленькая лепешка. Иногда в таз мягко шлепался ломтик сала или мяса и редко-редко звякала медная монетка. Крестьяне были бедны, вилики скупы, а рабам и вовсе нечего было дать.

Главные свои представления «содружество свободных артистов» давало по городкам. Ночевали всегда вне городских стен: под открытым небом, если погода была хорошей, а в дождь и холод — в каком-нибудь сарае, покинутом шалаше или хижине пригородного садовника, радушно принимавшего комедиантов. Анфима сразу же снаряжали в город за новостями и сплетнями. Где и как, в какой харчевне, в чьем доме, у какой словоохотливой кумушки или болтливого пьяницы успевал он все выведать, это оставалось его тайной, которую он никому не открывал, но он неизменно возвращался с ворохом всяких историй. Вдоволь нахохотавшись над ними, «свободные артисты» начинали готовиться к завтрашнему представлению.

Они разыгрывали маленькие сценки, действующие лица которых установлены были обычаем, шедшим от времен седой старины: обжора, который может умять зараз штук десять больших караваев и выхлебать целую бочку вина; глупец, который постоянно попадает впросак и настолько бестолков, что ломает себе голову над тем, кем приходится ему дочь его родной матери; старик, до того скупой и жадный, что он плачет, глядя, как дым от его собственного очага теряется в воздухе, надевает сандалии на руки, чтоб они не износились, и ходит босиком, а подаренное ему яблоко решается съесть, только когда оно сгнило; хитрый раб, плут и пройдоха, который, уверив своего господина, что после попойки у него мутится в глазах, подсовывает ему обглоданные кости и воду, а сам в это время уплетает жирную свинину и запивает ее старым вином. Готового текста к этим сценкам не было; его придумывали сами актеры, вовсю используя сведения, добытые Анфимом; они сыпали намеками на злободневные истории и на присутствующих лиц; искусно вплетали в свои монологи рассказ о событиях, взбудораживших городок, представляя их в таком потешном виде, что зрители покатывались со смеху. Случалось, что, забыв из любви к красному словцу всякий страх, задевали и местную знать; обитатели бедных кварталов встречали эти дерзкие выходки гулом неистового одобрения. Стремительные реплики действующих лиц, короткие, но бурные монологи, несущиеся в неистовом темпе, — все было одушевлено таким заразительным весельем, сверкало таким остроумием, то колючим, то добродушным, что не только зрители покатывались со смеху, но даже Тит, замученный тоской и тревогой, не мог удержаться от смеха. По окончании представления начинался обычный обход с тазом: «Благороднейшие зрители! Мы ценим ваше одобрение высоко, даже выше фалерских желудков, по которым, однако, мы ох как соскучились!»