Читать «Евреи в блокадном Ленинграде и его пригородах» онлайн - страница 169
Владимир Цыпин
Вот провели раненого. Вот провезли еще одного на санях. Сани – детские салазки, навек связали себя с Ленинградским фронтом, где нет лошадей, нет сил, кроме человека – самого выносливого из животных. Все на себе: пища, раненые, свертки, патроны, орудия и т. д. и т. д.
Вспоминается, что в эту зиму – очень морозную – плохо спасала от холода одежда – подшлемники вязаные, жилеты теплые под шинелью, сапоги, набитые газетами, и даже валенки и полушубки, когда появились. Организм был очень ослаблен. Не надолго согревали и «наркомовские» сто грамм. Слабыми, едва державшимися на ногах приходили из города немногочисленные подкрепления. В городе – и в госпиталях – было еще хуже. Помню, гляжу я на вереницу – человек двадцать пять – медленно бредущих по Пулковскому шоссе солдат. И вдруг один из солдат падает… Ни выстрела, ни разрыва… Подошли к нему – мертвый. Он умер от слабости – не выдержало сердце. И такие случаи были не единичными.
Снова наступление растопыренными пальцами и минус десятка три человек, а Кокколево остается недосягаемым».
И итог: 5—6, 20—26, 31 декабря 1941 года и 1, 15—16 января 1942 года ничего. Кто-то сказал: «разменивают по мелочам полк».
Да, еда – вот главная тема разговоров у нас (не говорю уже о голодающем городе) … Там суп такой-то… Там мясо достали… повар такой-то жулик… комендант взял себе лучшие куски…
У нас уже пошел шестой месяц блокады. За месяцы недоедания организм поиздержался, и ощутительнее, чем обычно, реагирует желудок, больше требуется на восстановление сил.
Финкельштейн Иосиф, инженер. «И грянул бой – смертельный бой»
Прошлое всегда живет в нас.
Лев Толстой
С весны 1941 года чувствовалось дыхание большой, надвигающейся войны. В Ленинградском НИИ-9, где я тогда работал старшим инженером, стали проводить занятия по ПВО. После работы во дворе института мы рыли щели, по полчаса сидели в противогазах и делали вид что трудимся. Так мы готовились к работе в условиях газовой атаки. Всем выдали противогазы и обязали носить их всегда с собой. Считалось, что немцы в первые же дни войны начнут травить нас газами. В середине июня я получил повестку с требованием явиться в военкомат в начале июля. Не ожидая получения новой повестки, ранним утром 23 июня я отправился в военкомат и встал в очередь к дежурному, за путевкой на войну. Шум, гам, многоэтажный мат. С какими-то бумажками из комнаты в комнату мечутся, как очумелые: капитаны, майоры, лейтенанты. Чувствуется растерянность, озабоченность первыми туманными сообщениями с театра военных действий и нервное напряжение. Прочитав мою повестку, дежурный в чине майора начал на меня кричать: «Тут же ясно сказано, когда вам надлежит явиться, вы что, неграмотный? Отходите и не мешайте работать». «Но обстоятельства изменились, война уже началась. Я хорошо знаю немецкий язык и могу работать переводчиком», – говорю я. Но майор меня не слушает и продолжает орать: «Отходите и не морочьте мне голову, мать вашу так».
