Читать «Евреи в блокадном Ленинграде и его пригородах» онлайн - страница 168
Владимир Цыпин
Все это создавало особые трудности для Ленинградского фронта, было его спецификой. Солдаты, с каждой неделей более голодные, все тащили на себе, вплоть до пушек. Лошади ведь исчезли… Каждая случайная рана, даже царапина, для лошадей становилась смертельной… Лошадь пристреливали, а мясо чрезвычайно быстро исчезало, оставался только скелет…
Огонь немцев, по сравнению с ноябрьским, сильно уменьшился. Редко рвутся снаряды, мины. Не то, что раньше – без счета… В нашей «саперной» землянке прошли очень трудные недели. Не обстрелы, не то, что обычно связано с войной – мины, снаряды, а занимала нас еда. Не голод, а всегда какое-то сосущее ощущение, мысль – чего бы поесть. Ведь часть и без того скудного пайка хотелось оставить, чтобы с первой же оказией отправить родным. Мы слышали о том, что происходит в Ленинграде, но еще не представляли себе полностью ужасной действительности.
Снег. Туманно. На улицах много людей. Идут, где придется, по тротуарам, занесенным снегом, посредине улицы, по тропинкам. Скользят, падают. Голод чувствуется уже явно. Похороны, повсюду похороны. Вот сани с гробом, прикрепленные к автомобилю, качаются из стороны в сторону, заезжают на обочину, на панель… Из Нефтяного института, что на Московском проспекте, тоже выезжают сани, на них гроб. Сани за веревки тащит много людей. Сзади небольшая толпа. Это похороны необычные, торжественные, людные. Большей частью похороны попроще. Человек – или двое – тянут салазки, на которых завернутый в материю труп, спеленутый, как египетская мумия.
Иду мимо Филармонии. На двери объявление: «Ввиду болезни 14 артистов оркестра Радиокомитета симфонический концерт, назначенный на 28 декабря, переносится на 4 января 1942 г. Билеты со штампом 28/ХП действительны на 4/1». Заболели – это эвфемизм, замена слова дистрофия, которое, видимо, публично запрещено поминать.
Вернусь к дневниковой записи
Снова много людей на улицах. Скользят, падают. Люди с салазками, большими и детскими. На салазках везут вещи, какие-то узлы. Но чаще – длинные спеленутые фигуры покойников. Детские трупики на маленьких саночках. А вот двое детских санок цугом, и на них «взрослый» гроб. Но чаще без гроба, а завернутое в самодельный саван тело. На Невском, у Штаба видел вчера длинного мальчишку с кусочком хлеба в руке, – тень ребенка, – худой, огромные трагичные глаза, бледность, несмотря на мороз… В домах холод, темно, горят коптилки. Их след на многих лицах – сажа. Продовольственный вопрос – самый насущный не только в городе, но и в армии. Командир, комиссар и нач. штаба полка вместо того, чтобы заинтересоваться плутовством на кухне, нашли легчайший способ разрешения вопроса – устраниться. Создали отдельную кухню на КП, на трех человек. Вход туда воспрещен. Конечно, у нас, на переднем крае, лучшее питание, чем тыловых частей, городской обороны, не говоря уже о жителях. Но все же вопросы еды на первом месте. Люди слабеют. Идут, пошатываясь от слабости. Ходишь по окопам. Зима, метель, стужа. У бруствера стоит боец, полу замерзший, через несколько десятков метров – другой, третий… В блиндажах два-три человека обогреваются… Вероятно, это было время, когда гитлеровцы могли прорвать линию обороны. Но Гитлер решил Ленинград «выголодать» (aushungern), чтобы он сам упал в его руки. Кроме того, немцы устали, повыдохлись. Сказались неудачи и на других фронтах, главным образом под Москвой.
