Читать «Комсомолец Иван Раксин» онлайн - страница 12

Георгий Зотеевич Тиунов

Власть пока не могла обуть бедняка в сапоги и одеть в ситец, она не дралась в открытую с кулаками; но большевики с упорством и терпением разгибали крестьянские спины, бередили души мечтами о счастье, раскрывали глаза и давали права хозяйствовать без оглядки на деревенских богатеев.

И хотя со стороны все казалось прежним и неизменным, но смелее и напористее делались вчерашние бессловесные мужики. И стена отчуждения, не видимая глазу, вырастала в деревнях, отделяя мироеда от бедняка.

Встречаясь с людьми, Иван постепенно понимал остроту начинающейся борьбы, о которой говорили на занятиях политкружка.

Он не всегда еще мог определить подлинное лицо человека, но узнал, что есть люди с распахнутой настежь душой, которые всю жизнь шагают прямиком и не надоедают жалобами, а другие напоминают двуликих базарных матрешек: посмотришь спереди — улыбается, повернешь — злая гримаса.

Он разговаривал со степенными хуторянами и чувствовал, что днем они говорят одним языком, а ночью — другим.

Иван встречал богобоязненных, смирёных на вид мужиков, а потом узнавал, что они пудами гноят хлеб и жгут избы сельских активистов.

Раксин не был облечен полномочиями райкома, но комсомольский билет являлся мандатом большой силы, и мужики видели в парне представителя власти. К нему приходили мужики потолковать насчет политики, любопытные девчонки тормошили вопросами, и женщины интересовались воем, что творится на свете.

И Раксин впервые ощутил силу знаний, полученных в школе политграмоты.

Как-то к костру, где устроились на ночлег связисты, подошел прихрамывая невысокий сухощавый заросший бородой крестьянин. Вместо ноги из штанины торчала деревяшка, а за спиной висел пустой мешок. Вылинявшая гимнастерка и буденовский шлем выдавали в нем солдата.

Привычным движением руки он сбросил мешок и, не ожидая приглашения, сел.

Познакомились, разговорились. Инвалид понравился Ивану немногословностью и пытливостью, за которой скрывалась тревожная озабоченность.

Помешивая палкой угольки, он, ни к кому не обращаясь, размышлял:

— Ясности нет. Спихнули царя с мужицкого горба — хорошо. А все равно душит кто-то. А кто? Земля! У меня ее семь десятин — и одна нога. Не посеять — жалко, а как ее засеять? Чем, если во дворе кляча да соха? За что ни возьмись, того нет. Приходится шапку снимать опять перед кулаком. Он, может, сволочь, в меня стрелял во время войны. А!? Морду бы ему разбить, собаке, да нельзя — закон не дает. Да, закон!

Он зло сплюнул, закурил и рассерженно пробасил:

— Я на нашу власть шибко надеюсь. Должно быть крестьянину облегчение. Должно! Иначе хоть в гроб ложись на своем поле. Вот ты будешь в райкоме и передай там, что буденовец Соснин не хочет быть рабом у земли и ждет перемены к лучшему. Ждет, понял? И не один!