Читать «Золото твоих глаз, небо её кудрей» онлайн - страница 3

Однако потом я остыл, охолонулся. Задумался. Да, свет был жестоковат ко мне и творенью моему. Да, многие приличные с виду люди явили чёрствость, а к моей книге повернулись отнюдь не лицом. Но не так ли издревле встречали всех подлинных инноваторов пера? Не нами сказано: человек человеку — фигвам и люпус эст! И хорошо ещё если только люпус эстонский, а не злоебучая какая-нибудь гидра! Вот даже романтический Шиллер, и тот говорил, что человеки — порождения крокодиловы, слёзы их вода, а сердца — твёрдый булат! Прям вот так и сказал, да. Вольтер, гуманист и просветитель, добрейшей души человек! — но ведь и он писал, что люди пользуются умом лишь затем, чтобы оправдать свои несправедливости, а языком лишь для того, чтобы скрывать свои мысли! А моя соседка с первого этажа, познавшая жизнь, уверенно утверждала, что всякий мужчина после тридцати — либо сраный гад, либо бестолочь; бабы же все — дуры и кривляки. Так вот ты каково, людское племя! Так чему ж я, собственно, удивляюсь?

С другой стороны. Ты, моя книжечка — тоже ведь не томная бледная дева в шелках под парасолью. О нет, нет! Ты бойкая смуглянка, девчонка-шарлатанка в разбойном шарабане на дутиках. Ты написана не cum grano salis, ибо какое уж тут granum: вся ты насквозь просолена как вобла, да и проперчена до самых костей. Не единожды и не дважды озаряли твои страницы, как всполохи молний, грозные запретные слова «хуй» и «еврей». Да и прочая неполиткорректность на них гащивала, а то и хозяйничала. Остры твои уколы; шутки злы; неслучайны аллюзии и намёки; что до нравственных уроков, преподанных тобой юношеству (и тем паче девичеству), то об этом промолчим торопливо. Можно найти в тебе и попранье заветов священных, да там и поругание счастия есть. В общем, ты не сахар, ты пиздец. Прочесть тебя и полюбить — это не лося по жопе хлопнуть. Тут надобен душевный труд, специфический вкус — а также, не побоюсь этого слова, читательский талант. В общем, ты предъявляешь к читателю дохера требований, книга ты моя книга!

Тем прекраснее, что и у тебя, opera mia, нашлись поклонники. И явили силу и глубину своих чувств наиубедительнейшим образом. Многие, многие люди, знакомые и незнакомые, снабжали меня необходимыми денежными средствами, чтобы я только продолжал писать. Не забыты были и похвалы, эта драгоценная канифоль для смычка дарования. Тобой, моя книга, восторгались; в честь тебя мои друзья устраивали торжественные обеды — не единожды! — и дарили подарки, вкусные и полезные. Есть, значит, на свете рыцари духа, пришедшие, чтобы влить в меня новые силы. Низкий вам поклон. И вот сейчас я совершенно не ёрничаю: низкий вам поклон, дорогие мои.

Что касается невнимания света, то и с этим я, чесгря, погорячился. Ибо о тебе, моя книжечка, сказали доброе слово люди, коих я ставлю гораздо выше, чем литераторшу Погодину-Кузьмину и бездельника с жабой. Философ Галковский и писатель Еськов благословили тебя, моя книга; у какого современного сочинения были такие восприемники? Что до влиятельных анонимусов, то они не только называли книгу адским трешем, но рекомендовали в неё заглянуть, хотя бы ради лулзов. И наконец: все электронные пиратские библиотеки, сколько их ни есть, растащили моё творенье по своим закромам. Что это, как ни t'moignage de respect?