Читать «И хлебом испытаний...» онлайн - страница 81
Валерий Яковлевич Мусаханов
— Понимаешь, каждый человек что-то вносит в историю человеческого прогресса — я убежден в этом, — как-то особенно значительно произнес отец своим низким проникновенным голосом.
— Любопытно, что бы мог в этот прогресс внести, ну, скажем, я? — Интерес мой к разговору прошел, я понял, что будут одни лишь общие слова, и решил уделить внимание соленым рыжикам.
— По-своему прожитую жизнь.
— Да?! — рука моя с вилкой застыла на полпути.
— Представь себе. Вот об этом главном я и пытаюсь написать, определить меру своей сопричастности там, где этим можно гордиться… — В его интонации была неколебимая уверенность, и голову он держал высоко, чуть воздев очи гор, будто уже стал памятником.
Я поднял рюмку выше головы.
— Давай выпьем за то, чтобы ты всегда мог отличить, где нужна сопричастность, а где — нет, — и выпил одним глотком.
Он внимательно посмотрел на меня без улыбки, опустив глаза, отпил свою водку наполовину, вздохнул и снова посмотрел.
— Тебе было очень трудно там? — неожиданно спросил он.
Чтобы выиграть время, я стал отрезать сыр, потом ответил:
— Нет, там я хотя бы был равен со всеми.
— Да, да, конечно, я понимаю твою иронию, но ты, вольно или невольно, сказал истину. Тюрьма переносится легче, когда знаешь, за что… — Лицо его стало торжественным и печальным, будто он возлагал венок на могилу.
Я спросил, стараясь придать голосу безразличие:
— А ты не знал — за что?
— Видишь ли… — Он задумался. — Нет, конечно, нет! Это сейчас, с определенной дистанции, оглядываясь, можно отыскать вину… Не вину, а причину, — он допил свою рюмку.
— Это очень интересно, — сказал я, не скрывая издевки. — Я еще не пишу мемуаров, но мало ли, на будущее пригодится. Так что, может быть, разъяснишь?
— Это трудно — так, устно.
— Ну, не труднее, чем отсидеть червонец. Я попытаюсь понять. — Мне остро захотелось охмелеть, почувствовать себя развязным, и я, привстав, взял флакон, налил себе до краев и спросил: — Так в чем причина?
— Как ни странно, но причина лежит на самой поверхности, она в психологии людей… Да, да — в обыденной психологии, — печально и снисходительно он улыбнулся мне, как ребенку; проповеднический, низкий, богатый оттенками голос тоже звучал проникновенной печалью. — Люди так устроены — и отдельные личности, и массы в особенности, — что, поставив себе цель, вдохновившись ею, уже ничего не жалеют для ее достижения. Только пойми правильно — это не плоский девиз: цель оправдывает средства (хотя в иных ситуациях и это случается). Может быть, мы слишком много воевали… Но не мы начинали войны, а заканчивать их приходилось нам. Вот отсюда и пошло убеждение, что самое главное — мудрость приказа и четкость его исполнения во что бы то ни стало а, убитых и раненых сочтем потом, после боя, после победы.
— Нормально, — сказал я. — Такой подход, само собой, подразумевает, что кто-то рассчитывает выжить, чтобы подсчитать потери.
— Да, вот здесь и встают вопросы вины и ответственности, — отец снова поглядел в сторону своего кресла, где на пюпитре лежала стопка глянцевитой белой бумаги, великолепной бумаги, прочной, способной выдержать все.