Читать «Соната для фортепьяно, скрипки и гобоя» онлайн - страница 13

Марат Баскин

— Почитать почитала, — вздохнула бабушка, прочитав эти строки в Паином письме, — только счастья не знала. Не дай Б-г нашей Пае такую жизнь!

Прочитанные Фимой стихи Пая запоминала и часто приводила их в письмах к бабушке. Я раньше помнил их все, а теперь иногда вспоминаю только четыре строчки:

У излучин бледной Леты, Где неверный бродит день, Льются призрачные светы, Веет трепетная тень…

Может, припоминаются эти строчки потому, что тогда меня очень поразили эти непонятные светы и леты… Фима не был рядом с Паей, он не возвышался над Паей, он был где-то сбоку. Так определили мы с бабушкой. Он жил своей жизнью, и Пая не мешала ему так жить.

Вообще, все было, как всегда, Пая стала ему помогать по своей доброте, а потом влюбилась. Бабушке не нравилась эта восторженность Паи Фимой, но она об этом говорила только мне, а перед всеми защищала Паину любовь.

— Кто ее знает, — говорила бабушка, — может, Пае надо кем-то восторгаться и кого-то жалеть — и в этом её счастье. Готуню все видит и все знает, и все время посылает ей каких-то необыкновенных людей! Но дай ей это, Готуню, в последний раз! Надо остановиться!

Но видно, где-то там было написано, что это еще не остановка. Хотя бабушкину просьбу об обыкновенных людях учли…

Фима исчез, как и все предыдущие Паины мужья: за ним приехали. Приехала из Москвы дочка. Пая наготовила им еды и, что бы не мешать их разговору, ушла из дома к подруге с ночлегом, а когда назавтра вернулась, Фимы уже дома не было. А на столе лежал листок из отрывного календаря, на котором Фима написал всего два слова: Прощай и извини! И осталась Пая опять одна.

И может быть, она прожила бы всю оставшуюся жизнь одна, в Пензе, и я бы её никогда не увидел, но в жизни беды не ходят в одиночку, не успел исчезнуть Фима, как в музей пришла бумага на сокращение штатов и, конечно, уволили уборщицу Паю. Оставшись без работы, она еще пару месяцев пыталась что-то найти, а потом вдруг неожиданно затосковала по Краснополью, по родным, которых не видела, бог знает сколько лет, и, сдав квартиру и собрав вещи, которых было у неё всего на один чемодан, подалась в Краснополье. До Кричева она доехала поездом, а там её встретил брат Рувим и привез к нам. Я представлял ее похожей на бабушку, но она была совсем другой: высокая, статная, величавая, городская и совсем не старая. Говорила она на чистом русском языке, на котором у нас в Краснополье вообще никто не говорил. Привезла она мне удивительные подарки: глобус, немецкие часы и книжку стихов, как будто в память о своих мужьях.

Появившись в нашем доме, она как-то непроизвольно изменила весь наш уклад. Она ни минуты не сидела без дела и на все бабушкины уговоры посидеть и отдохнуть говорила, что это не для неё. С утра она начинала готовить, не подпуская бабушку к кухне. Готовила она удивительные блюда, которые я раньше никогда не ел, при этом все было из самых дешевых продуктов, которые мы раньше никогда не покупали.