Читать «Крылья холопа» онлайн - страница 93

— Чего к старому человеку пристал? — рассердился Никита.

— А тебе завидно! — огрызнулся Воробей и назло Никите продолжал изводить старика. — Нет, не кострик, два столба с перекладинкой. А ты ножками дрыг! А кат тебя хвать! А другой кожу с тебя — шш, шш, шш! Умора, истинный бог! Вижу, как есть свежуют тебя… — Он внезапно примолк, но тотчас же прибавил с ужимками: — Ha-кося, эко счастье выпало деду Егорычу: прыг, прыг — и прямо в царство небесное…

— Долго ты будешь потешаться над ним?! — вскипел Никита, готовый наброситься на Воробья. — Дождешься ужо, заткну тебе рот.

— Были такие, — высокомерно возразил Воробей, — только заткнуть старались, да сами без зубов остались. Во кулак-то, нюхни! — И, отвернувшись, он замурлыкал какую-то непотребную песенку.

Утром Егорыча увели в приказную избу. Вернулся он еле живой и, переступив порог, упал перед образом.

Воробей сунулся было с расспросами, но Выводков так сурово взглянул на него, что тот сразу же отполз в противоположный угол.

Егорыч долго безмолвно молился, потом с трудом встал, но тут же зашатался и свалился на руки успевшего подскочить Никиты…

С того самого дня между ними и завязалась тесная дружба. Они, не сговариваясь, устроились рядышком и зажили душа в душу.

Воробей, кровно обиженный тем, что его явно чураются, притворялся, будто знать не хочет ни Егорыча, ни Никиты.

Выводков видел, как жестоко страдает старик, и всем сердцем стремился хоть чем-нибудь облегчить его муки. Он был почтителен к Егорычу, точно к родному отцу, предупреждал каждое его желание, подолгу, чтобы сделать приятное ему, молился вместе с ним и даже не раз тайком подсовывал в котомочку друга огрызок своего сухаря.

Егорыч делал вид, что ничего этого не замечает, но как только Никита засыпал, он торопливо перекладывал подаяние на прежнее место и приступал к проникновенной молитве.

Как-то само собой вышло, что Никита, тесно сблизившись с Егорычем, не только охладел к Воробью, но стал тяготиться его присутствием. А Воробью хоть бы что! В поведении Выводкова он даже умудрялся находить удовольствие: появился новый повод для насмешок над «чертом», который связался с «младенцем».

Никита вначале злобился, терял самообладание и не раз готов был полезть в драку с задирой. Но старик всегда находил какое-нибудь веское слово, которое успокоительно действовало на его друга. А чтобы и вовсе пресечь возможность стычек, Никита и Егорыч, по взаимному соглашению, решили не разговаривать друг с другом, пока Воробей не заснет. Зато, как только тот начинал похрапывать, в углу немедля завязывался тихий разговор.

Никита расспрашивал о Москве, о царе Иване Васильевиче — каков он собой, так ли грозен, как болтают иные. Егорыч охотно рассказывал обо всем, что знал сам. О людях высоких кровей он отзывался с неизменной почтительностью и не называл их иначе, как милостивцами и богом данными владыками простого народа. Ничего дурного не мог сказать старик и про царя. Царь как царь. Бог, мол, на небе, царь — на земле. А добр ли Иван Васильевич, грозен ли, кто ж его знает! Солнце и то не всех одинаково греет. Одно лишь слышал Егорыч: не делает его царское величество разницы между знатным и незнатным дворянством. Какой дворянин служит ему верой и правдой, к тому у него и лежит душа. И еще ведомо Егорычу, что государь со всем радением, пуще всего на свете, оберегает русскую землю от иноземной напасти. Ныне и ливонские псы-рыцари, и свейский король, и иные враги трепещут от одного лишь имени московского и всея Руси государя. А и о высокородных тоже можно кой-что порассказать. Со зла ли, почему ли другому, а зря слух распускают, будто царь всех как есть без разбору вотчинников невзлюбил. Вот изменников, тех — да, таковских не жалует. Об этом часто приводилось слышать…