Читать «Крылья холопа» онлайн - страница 91

— А такое, что кто забунтовал — на воле гуляет, а мы, агнцы господни…

Ударом кулака в зубы подьячий помешал ему досказать.

— Поговоришь ужотко на сковороде, агнец невинный! Сознайся, кто ты таков будешь, лысое рыло! Беглый? Разбойный?

Воробей плюнул на собственную ладонь, поглядел на слюну и с видом незаслуженно опороченного человека уставился на приказного.

— Похож я? — захныкал он. — Скажите, добрые люди, похож я на рататуя? Да ежели сподобил бы меня господь ватажником быть, неужто попал бы я? Да ни в жизнь. Я бы в глухом лесу сидел себе да сидел в кашеварах, а прокорм добывали бы другие, те, кто умишком слабее. Хо-хо!

Больше недели бились царевы люди с колодниками, но те крепко стояли на своем и твердили одно и то же: «Нету нашей вины. Не мы бунт затеяли, на бунтарский шум прибежали».

Никита возвращался с допросов, хотя они велись пока без особого пристрастия, с тоской в душе: с каждым днем все больше и больше меркла надежда на освобождение.

Воробей чувствовал себя не плохо: вода и сухари есть, замерзнуть в подвале нельзя, покуда, бог миловал, не пытают, только по морде бьют, — оно и лучше сидеть в темнице, чем мерзнуть и пухнуть от голода где-нибудь в дремучем лесу. Не мирился он лишь с тем, что в остроге ему никак не удавалось потешить себя удачною кражей. А руки так и чесались, когда в приказной избе что-нибудь плохо лежало. Он приноравливался и так и этак, и кашлял, и подвывал на разные голоса, и, как умел, скоморошничал, в то же время подбираясь как можно ближе к соблазняющей его вещи, однако только того и добивался, что получал здоровенную затрещину.

— По весне, — уверял он, — сбежим. Не впервой нам. Не веришь? Где икона? Перекрещусь.

Но на Никиту уговоры не действовали. Он либо зло высмеивал Воробья, либо упорно молчал. Когда же Выводков, в редкие минуты, немного приободрялся, Воробей и вовсе чувствовал себя превосходно. Развалившись на охапке прогнившей соломы, как на пуховике, он всячески стремился вовлечь Никиту в беседу.

— Плюнь, браток. Истинный бог, обойдется, — обратился он как-то к нему. — Не таковское у нас горе, чтоб хныкать. Хуже бывает. Мы еще по-боярски с тобою живем: эк водицу как хлещем — только держись… А то, знаешь, как в остроге случается? По пять дней не пьешь, не ешь… Давай-ка, браток, лучше песни играть, загадки загадывать. Люблю загадки.

И сам первый таинственным шепотом спросил:

— «В потемках родится, с огнем умирает!» Угадай-ка?

— Воск, — нехотя ответил Выводков. — Любой малец про то знает.

— Ну да, знает! Как же… Ну, а это… «Крыльями машет, улететь не может». Что это?

— Мельница крыльями машет.

— Ух ты-ы! Как быстро догадался! Наверно, знал раньше?

С тех пор у обоих вошло в обычай тешиться иногда загадками. Но вопросы, задаваемые Никитою, были куда сложней, и Воробей часто не находил на них правильного ответа. Это очень задевало его самолюбие, и он, лишь бы не признать себя побежденным, старался в таких случаях высмеять и свести на нет самый смысл вопроса.

Так приползали из мрака и в мрак уползали унылые острожные дни. Собственно, вовсе и не было никаких дней. В подвале безраздельно царствовала вечная непроглядная ночь. Восход и заход солнца колодники определяли по приходу молчаливого стража, приносившего утром и вечером бадейку свежей воды, два сухаря и пустую похлебку.