Читать «Полковник» онлайн - страница 270

Ну а что писал тот же Бодлер в 1855 году, то есть через семь лет после революции, в которую он так усердно подпевал революционерам? Он писал, что идея прогресса просто смешна, что она служит признаком упадка. Эта идея — фонарь, распространяющий мрак на все-все вопросы знания, и кто хочет видеть ясно в истории, тот должен загасить этот коварный светильник. «Вот так-то, — с запоздалым сожалением думается полковнику, — все они как флюгеры, куда ветер дует, туда и поворачивают». А уж впечатлительны! Как истерические женщины… В общем-то, они и не продаются, а просто не способны плыть против течения, подобно бумажке, летящей по ветру, они оказываются в стане революции. Когда же восторжествует реакция, они уже находят идею прогресса смешной и уже с пеной у рта отстаивают противоположную религию… Ну а разве сегодняшние апостолы духа чем-то от Бодлера отличаются? Во все времена они на подхвате у власти, во все времена у них нос по ветру. Полковнику не хочется и думать о них, скучно. Да и времени нет. Времени совсем не осталось. А что осталось? Дверь? Да, все так и считают, что дверь… порог… но ведь все живут так, как будто это действительно всего лишь порог, за которым есть еще что-то. Ну а что там может быть? Да ничего там быть не может. А всякие как будто — так это всё для утешения… Еще лет десять тому назад и сам полковник точно так считал, что нет абсолютно ничего. Сейчас же он не то чтобы медлит перед ответом самому себе, он словно бы какую-то микроскопическую работу в душе производит. По обломкам, по осколкам в памяти собирает он все, что осталось в нем от тех необыкновенных состояний, когда врачи спасали его на самом краю. И край этот раньше лишь фигуральностью являлся, образностью, а вот с годами вспоминался осколками картин, ощущений, все более предметностью обрастал, звуками наполнялся, запахами. Уже полное воссоздание края порой захватывало полковника, ну а в последнее время — с явным упадком сил — особенно. А ведь игрой все начиналось, просто от случая к случаю вспоминалось, встречному-поперечному рассказывалось. Потом все серьезнее вспоминалось, все последовательнее. В конце концов край, на котором раз пять или шесть побывал полковник, о чем с лихостью когда-то рассказывал всем, еще там не побывавшим, теперь для него самого сделался табу, теперь и сам полковник в своих размышлениях туда проникает не ранее, чем проведет в душе микроскопическую работу — чтоб уж ни капельки, ни пылинки, ни соринки там не оставалось.

А собственно, достроить край совсем не трудно было. Оставалось напоследок уяснить всего лишь две вещи. Вернее, одну, но как бы в душе полковника двуединую. Этим полковничьим двуединством были конечно же дочь и страна. Всё прочее, в том числе и сам он (большое, огрузшее тело), полковника уже не интересовало. А вот дочь сильно беспокоила полковника. Вообще беспокоило молодое поколение. Ибо это же будущее! Но когда мысль его, перепрыгнув через как будто, во всем ужасе воспринимала возможность атомного апокалипсиса, вставала перед ним реальнейшая угроза всему будущему. Полковник как человек военный хорошо понимал, что, разразись война между сверхдержавами, будущего просто-напросто не будет! То есть вполне возможен вариант без будущего. Но тогда, простите, что же это за поколение, которое все по привычке называют молодежью? Ведь основная, философская, так сказать, сущность молодого поколения именно в будущем и заключена. Но коль вполне возможно, что мир подошел к черте и у него нет уже больше будущего, тогда перед нами уже не молодежь, хоть внешне и очень похожа на нее. На самом же деле это уже нечто совсем другое по своей сути… Да, мир за последние годы по меньшей мере раз тридцать был на грани атомной войны, вариант без будущего мог наступить уже много раз, угроза этого и сейчас очевидна. Так что вполне мы уже сейчас имеем дело не с молодежью, в том изначальном ее понимании как человеческое будущее, а дело имеем всего-навсего с тем последним поколением, которому меньше всех повезло… «Ах, Рая, Рая», — он вздыхает…