Читать «Полковник» онлайн - страница 212

Юрий Александрович Тёшкин

А сердце уже вскачь понеслось. Вон и Быстровка разлилась под косогором мелким светлым плесом. Сейчас мост капитальный, а тогда — кое-как, а за мостиком слева, за круглыми прудами, с берегами мягкими в гусином пухе, — огромная изба деда Чичкала. Уже в сенях, грызя подсолнухи, бывало, встретит тебя одна из трех его дочек, чаще Люда. Стихнет на гумне молотилка, семизвездие Стожар вспыхнет в чистом небе, огонь вздуют, народ молодой на вечеринку собираться будет. Издалека еще, от стогов, ометов дальних еще заиграет на западающей клапанами гармонии Климка-черт. Ах, как хорошо потом, захватив фонарь «летучая мышь», отправиться зачем-то с одной из дочек деда Чичкала на теплый двор. Где воркуют голуби под застрехой, куры усаживаются на белый нашест, овцы хрустят соломой в закуте, плетенном из лозняка, вздохнет корова, отражая огромным фиолетовым глазом свет фонаря…

Пахнет дымком костров, на которых сжигают прошлогодний бурьян, пахнет зеленью, масляной краской, стружкой от новых заборов. Бодрящий, весенний крепкий запах зарождающейся юной жизни. За фигурно-решетчатым забором, от которого у полковника возникло ощущение таблицы умножения, две нарядные девочки вертели в воздухе веревку. А третья, раскрасневшаяся вся, скакала в ней и вслух считала: «…Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь…» В теплом солнечном дне детский звонкий голос был словно полнокровный пульс этой зазаборной жизни… «Двадцать восемь, двадцать девять…» — считал полковник вместе с ней.

На самом краю дачного поселка около невесть как оставшегося ветхого домика на лавочке сидел старик в белом хлопчатобумажном костюме, брезентовых туфлях, только что обновленных зубным порошком и от этого синевато-влажных еще. Полковник присел отдохнуть.

— Мне уже много лет… — сказал старик. — Я трех жен пережил… Это ведь тоже нелегкое дело. — Старик посмотрел на полковника: — У меня-то живет уже квартирант, а то бы я вам сдал комнату… Да, а так у меня уже третий год живет один пенсионер. Да… хороший человек. Мы с ним хорошо живем. Чайку попьем, спать ляжем в передней. Или радио слушаем, или разговоры ведем, про политику или про что еще… хорошо… не скучно. Я ему земли дал немножко, он картошку посадил. Вот сейчас он в лес ушел, в восемь ушел, до сих пор нет. А я кашу гречневую сварил, придет — будем обедать… Я вот в больнице был с неделю, так он сам оставался — ничего. За курочками присмотрит, кошек покормит. Он кошек не любит. А сейчас в город-то поедет — грибов, варенья наварил, не увезти. На всю зиму, да-а… Зима-то долгая… А на следующий год опять приедет… К себе, правда, ни разу не позвал, хотя бы раз просто так позвал, не-е… Я бы, может, и не поехал, да-а… Тут в том году туристы ночевали, пустил я, так они уже два письма прислали: «Будете в городе — заходите, худо-бедно, а встретим». А как же… А этот — ни разу, да-а… А мне умирать скоро, да-а…

— Да живите, — сказал полковник, невнимательно прикидывая, на сколько он будет помоложе словоохотливого деда.