Читать «Троицкие сидельцы» онлайн - страница 49

Глаза Иосифа застилали горячие слезы.

«О ненасытные богатством! — читал он. — Опомнимся же и отринем злые помыслы. Научимся творить добро. Вижу общую погибель смертную, и чтобы нас самих та же не постигла лютая смерть, перестанем во злобе ненавидеть и терзать друг друга!»

Пока Иосиф предавался горестным размышлениям над Дионисиевым посланием, под окнами его кельи закончили рыть неглубокий четырехугольный ров, затем его быстро забросали камнем и залили раствором из песка и извести, размешанными в воде. С внешней и внутренней стороны рва установили опалубку, чтобы основание для дома получилось ровное, на одной высоте. Тут же приготовили бревна и начали класть стены. И так до позднего вечера.

На следующий день с утра работа возобновилась, всё делали чуть ли не бегом. Солнце стояло еще высоко, когда приступили к кровле.

— Давай, давай, братцы милые, немного осталось! — приговаривал расходившийся Степан Нехорошко, быстро возвращаясь из кузни с полной шапкой черных гвоздей. — Бог нам может, да не поможет, одна надежда — на себя!

— Не бормочи, богохульник! — с негодованием одернул его Петруша Ошушков, поджимая толстые губы.

Степан будто и не слышал оговора.

— Эй, Ванька, держи гвозди, да не просыпь! — Он весело скалил белые зубы, протягивая шапку Ваньке Голому, тот оседлал стену, свесив ноги в лаптях.

— Не бойся, не уроню, — буркнул он в рыжую бороду, забирая горсть гвоздей левой рукой, зажав в правой увесистый железный молоток.

Степа по лесенке влез на стену против Ваньки. Внизу метался Гаранька, он подносил и подавал наверх доски, жерди. Вот снизу подали две слеги, сбитые под тупым углом при помощи косячка. Их подняли кверху и прибили к углам избы. По самому верху положили стреху. Вдоль и поперек крыши укрепили тонкие жерди, и кровля была почти готова, оставалось покрыть ее дранкой или соломой.

— Ну, дети мои кроткие, сотворили жилище добротное, — удовлетворенно сказал Афоня Дмитриев, расправляя непривычные к труду, усталые плечи. Петруша Ошушков что-то невнятно забормотал, шлепая толстыми губами, неразборчиво, словно бы про себя.

— Чем ты обижен, Петруша, — спросил его Афоня.

— Я говорю, больно быстро все сделали, да небось непрочно: ее тронь, а она и того, повалится.

— Ах вон оно что! Повалится!

— Стены, не говорю, может, и постоят с годик, крышу снег должон провалить, слабая она.

Афоня укоризненно покачал головой.

— Голова у тебя слабая, вот что плохо!

— Ты меня не трожь, расстрига окаянный, а то осерчаю, знаешь.

— Не кипи, самовар, расплавишься. А ежели я залезу на крышу, тогда как заговоришь? — спросил Афоня.

— И лезь хоть на стену, мне-то что.

— А на спор? Не провалится, на своем горбу повезешь меня до Красных ворот, а провалится, я тебя.

Поспорившие ударили по рукам, и Афоня бодро полез по лестнице наверх. На кровле он осторожно распластался, благополучно долез до конька и уселся там с победоносным видом. Кровля тряслась и скрипела.