Читать «Мои седые кудри» онлайн - страница 187

Тотырбек Исмаилович Джатиев

На другой день по дороге на сход я рассказывала Гайто, посмеялась, как мой муженек в постели воюет. Аппе осердился, на меня буркнул:

— А воевать — это вам тоже не горшки обжигать. И у шашки с пулей свой язык есть. — А сам еще сильнее зажал под мышкой бумаги, словно боялся, что кто-то отнимет их у него. — Ладно, Гайто, спасибо тебе скажу, это верно. Теперь я понимаю, что не одна пуля насмерть разит, и слово скалу рушит…

— Вот-вот! — засмеялся Гайто. — Не заставь тебя за книжки взяться, так и останешься рубакой, а партии нужны сейчас и другие солдаты. И не просто чтобы винтовку на лопату сменить, а чтобы лопатой науку ворошить, ума набираться.

— По мне куда легче было Зимний брать и на бичераховских головорезов с шашкой наголо выходить, чем сегодня с глазу на глаз перед народом стоять… Это я тебе точно скажу…

Уж я-то знала, какой червь гложет душу моего Аппе. Сколько раз он заставлял меня дома слушать то, что собирается сам сказать на сходе. Как советскую власть по Ленину строить и какая красивая будет жизнь в горах… Слушала я, и каждое слово мне казалось золотом.

Мы втроем подходили к площади, куда раньше скликал народ мулла и, вздевая руки к небу, обращался с минарета к аллаху.

— Слышите? — на чуток остановился Гайто и с радостью повторил: — Слышите? Поют! Новую песню поют! — И он вдруг тоже подхватил вполголоса мотив.

Мы подошли ближе к столпившимся людям и хотели протиснуться ближе к поющим. Но никто не расступился, все зачарованно слушали песню.

Я тоже затаила дыхание.

Вечером солнце за горы уходит, —

вытягивал кто-то басом.

Осенью в поле чернеет трава, —

сменил его другой голос.

И все грянули хором:

Все изменяется, все проходит, Но память о Ленине будет жива…

Я заслушалась. И, как бы угадав мои мысли, Гайто шепнул мне на ухо:

— Не хуже поют, чем куртатинцы.

— Если не лучше… — И представила себе своих земляков, которые сочинили эту песню. Где, в каком селе они теперь? Сколько мест успели объехать, кого песней одарили? Не сомневалась, что вся Осетия скоро будет петь эту песню…

Мне хотелось поговорить с Аппе, поделиться своими чувствами, спросить, что он думает о певцах. Но ему, казалось, было не до них. Еще когда он увидел в сборе все село, то будто оробел и пробормотал: «Откуда их столько?»

Но тут песня кончилась, все захлопали, загалдели, зашумели. И смех раздался, и добрые слова послышались. А вот уже и Гайто поднялся на трибуну, сколоченную из оструганных досок, и руку поднял. Кто-то крикнул:

— Тише! Ти-ше, граждане и товарищи! Гайто говорить будет!

Но Гайто говорил недолго. Похвалил певцов, пошутил. А потом предоставил слово Аппе. Тут уже и меня в жар бросило, словно самой говорить нужно было. Аппе поднял голову, окинул площадь глазами и зачем-то расстегнул ворот, шинель распахнул. А день-то холодный, февральский. Испугалась, как бы не застудился. Аппе, бедный мой Аппе, все никак не мог собраться с духом. Пока не догадался заглянуть в листок. Пересохшим горлом хрипло произнес: