Читать «Четыре фрейлины двора Людовика XIV» онлайн - страница 15

Октав Фере

— Может быть, — сказал он королю, а это может быть занимает не последнюю роль в этом деле; — может быть, герцогиня попала в какие-нибудь из тех погрешностей, о которых мужья бывают всегда менее уведомлены, нежели другие; но что же касается до отравления, то, если б она была на них способна, я верно бы уже не существовал, по крайней мере лет двадцать.

Этот довод показался государю непреодолимым, а супруга маршала, виновная лишь в ветрености, заплатила за это только несколькими неделями изгнания.

Ла-Вуазен составляла всё, что только она могла узнать: наследственные порошки, снотворные средства, любовные напитки, разные косметики, придающие молодость, всякого рода специфические лекарства.

Так напр., герцогиню Фуа арестовали по одному только открытию простой записочки, написанной её рукою и найденной у этой мошенницы; однако смысл этой записки был один из самых темных и, казалось, никак не мог служить оправданием в уголовном обвинении. Представитель правосудия, не будучи в состоянии вполне понять её смысла, счел нужным, как говорят, по счастью, уведомить об этом короля. Но последний не захотел сажать в тюрьму такую знатную даму по столь слабому обвинению. Он пожелал сам допросить её в своем кабинете, куда её и привезли в её собственной карете, под поручительством гвардейского капитана. Хроника Эль де-Бёф передает следующим образом их пикантный разговор.

— Узнаете ли вы эту записку, герцогиня? — сказал король серьезным, но сладеньким голосом.

— Государь, она написана моею рукою; я не могу и не хочу этого отрицать.

— Чудесно! Теперь, скажите мне, пожалуйста, с той же откровенностью, что означают эти слова: «Чем более я тру, тем менее они растут»?

— Ах! государь, — вскричала герцогиня, падая к его ногам, — пощадите меня от подобного признания!

— Я этого не могу, сударыня; знайте, что я вас призвал к себе для того, чтобы спасти вас от публичного стыда; это побуждение дает мне все права на ваше доверие: в интересах вашей же чести, я приказываю вам говорить.

— Я повинуюсь, государь! — начала она, дрожа и краснея до корней волос. — Вот уже два или три года, как я замечаю, что мой муж мною пренебрегает после того, как он меня часто упрекал в одном недостатке… нет, я никогда не осмелюсь докончить.

— Продолжайте, герцогиня.

— Есть прелести, — начала снова обвиняемая, худая, как гвоздь, — которыми природа оделяет щедро одних женщин, а в отношении других оказываешь себя скупой…

— Продолжайте, прошу вас.

— Государь, муж мой любит только тех, которых природа щедро оделила всем…

— Оделила чем?

— То, что ещё более возвышает прекрасное сложение г-жи Монтеспан, и что, напротив того, недостает г-же Лавальер… как и мне государь.

— Ах, понял! — вскричал Людовик XIV, извиняясь в недостатке проницательности, слишком продолжительной. — И я вижу, — продолжал он, — что вы просили у Ла-Вуазен…

— Помаду, о которой она рассказывала много чудес, — прибавила г-жа Фуа, опуская глаза, — но которая мне не принесла никакой пользы.