Читать «Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 1» онлайн - страница 45

Владимир Василенко

— Нет ли кого из Лядской волосги? — гулко покрыл все голоса. Ого-го, сюды!..

Андрей подошел ближе и узнал Митрия из Горок.

— Дю!.. Гвоздев…

Родной возглас, свойственный гдовцам, порадовал Андрея. Обменялись рукопожатьем.

— Вези, Митрий, махоркой посчитаемся.

Ладно! Садись. — Митрий улыбался. — С куревом у нас беда. Белые всю махорку потоптали.

Он с наслаждением потер пальцами желтую махорку.

Заверещали колеса, телега нырнула в лесную тишину.

Сразу крутые ухабы задали пляску телеге, захлестали по бокам.

— Вот, ямина, Митрий. Держи, чертяга, влево…

— Знаем, чего!..

Андрей, расправив шире глаза, окунул зрачки в черную гущу леса. Пахло талым снегом. Прохладца лесная пахла влажными листьями и старой обнажившейся травой.

Навстречу хлестнула грязью и гиком чужая телега. Бабье розовое от первого загара лицо метнулось и унеслось.

— Гони, к чорту, гони, уважь земляка. Н-ну, катись!..

— А ты, что, за продуктами?..

Андрей поморщился. Городское новое словечко резнуло хмельной от деревенской воли слух.

— Да, за ними… Ну, а как вы?..

— Как тебе сказать?.. Многое испытали, как тут наступленье было.

— Да ведь наш уезд белым сочувствовал, — середняки да кулачество.

— Белые, однако, дело свое сгубили… — сказал Митрий. — Задавались! Нам и так и этак несладко. Нам, теперича, от власти отповедь… Совет, он тоже, мягко стелет, жестко спать.

— Отбирают?.. — догадался Андрей.

— Вот… Думаешь, легко?.. Какое, бабы совсем лютые стали. Поди, сунься к бабе, возьми ейного поросенка… Зверье!..

— Неважно… — согласился Андрей. — Только, думаю, утрясется.

— А ты, Гвоздев, холост?

— Женат.

— Кого взял?

— Дамочку.

— Дю!.. Хозяйственная?

— Ничего…

Митрий ударил коня:

— Ну, зяблый!..

Пили чай на пол пути. Чудесное слово — махорка — преображало всех. Самовар быстрее закипал, даже плевался белыми брызгами, пироги и шпик лоснились на блюдах. Только сахар не показывался.

Повстречали за столом какого-то комиссара. Жирное, потное комиссарово лицо ширело от больших кусов хлеба.

— Ну, морда! — подумал Андрей.

Сам он пил, ел, отвечал на вопросы, и замечал: браня белых, радуясь концу помещиков, крестьяне жались от слова «коммунист».

«А — впрочем, неудивительно, — подумал Андрей, скользнув глазами по комиссаровскому лицу. — Такие запугивают… Чистка нужна…»

Подъезжали к селу. Налево мелькнул сизый валун, занесся журавль, и резнули желтизной новые крыши.

Сердце заметалось в груди кривым скоком. Андрей бросал голову из стороны в сторону, узнавая и не узнавая родины.

— Дядья удивятся… — крикнул Митрий, подкатывая.

Дядья, конечно, удивились и обрадовались, особенно, когда зашелестела сухая махорка.

Задымилась коптилка, затенькали балалайки. Махорочный дух пополз во все углы.

Андрей сидел на скамье. Оцепенел в полудреме. Улавливал новые слова, радовался им, но где-то в теле неустанно скоблило, ныло…

— Что?.. Что такое?..

— Мамкины песни… — вспомнил Андрей.

Далеко пугливо отошли мамкины песни. Визжат вместо них частушки, а старая песня старых матерей полегла под звонкими словечками: «продукт, декрет, организация».