Читать «Живи и радуйся» онлайн - страница 187

– И нам что-нибудь обломится, – не соглашался я с дедом. – Суп из утки сварим, и то поддержка.

– Эт-то понятно. Да без добротных сапог по талой воде не побродишь, чахотку вместо утки словишь.

– А я буду ходить сторонкой, вглубь не полезу.

– Да и сторонкой не убережешься, сапоги-то твои – дырка на дырке. Я уже и ума не приложу, как их чинить…

У меня, в заштопанном кармане штанов, увесистым комочком постукивала о бедро фабричная дробь на двадцать зарядов, а под шапкой мягко давил темечко завернутый в бумагу порох и радостно билось сердце. Перед глазами стояла не густая апрельская ночь, а яркое утро на зеркальном разливе, и утки – сотни уток…

3

Еще в школе, на уроках, меня не покидало веселое настроение: еще бы – дед обещал дать мне свое ружье и отпустить на охоту! Такое мне и не предвиделось даже во сне, а тут враз навалились: и пропажа картошки, и угроза тяжелого голода, и возможность поохотиться.

Даже Лиза Клочкова, сидевшая со мной за одной партой еще с третьего класса, заметила:

– Что-то ты стал слишком живым. Осчастливился чем-то?

– Угадала. – Я только ухмыльнулся. Мне не нравилось, что она постоянно лезла в мои дела, расспрашивала о том о сем, и все навязчиво, бесцеремонно. В общем, старалась опекать, в чем я, по собственному мнению, не нуждался.

Даже Антоха Михеев как-то заметил:

– Чего это она к тебе завсегда лезет?

Мне только оставалось пожать плечами. Хотя, честно говоря, из всех сверстниц Лиза была мне более симпатична. Но только так: краешком души, что ли. Не в пример Насти Шуевой, один взгляд которой вгонял меня в дрожь. Но как что двигалось, так и двигалось, никаких попыток я не предпринимал, покорно плывя по жизненному течению.

* * *

И вот долгожданный час настал: провожая меня на охоту, дед наказывал:

– Гнездо найдешь, так яйца все не сгребай, не жадничай. Пару штук всегда оставлять надо. Утка туда еще подложит, и получится, что ты и свое возьмешь, и кладку сохранишь. Да запаренные не бери – они не тонут – плавают. Проверить можно в любой луже. Они сейчас везде…

За околицей ударил синью в глаза нескончаемый разлив талых вод, поблескивающий до самого горизонта. Размах его пугал, но я одолел ненужную робость, внимательно разглядывая бьющее светом пространство. За разливом темнела высокая грива, уходящая к озеру, и именно там, на сухих выгорах с прошлогодней травой и полынными островками, могли быть утиные гнезда.

Я далеко прошел краем разлива и остановился у самого узкого места, отделявшего меня от гривы. Вода была еще ледяной, да и лужа могла быть глубокой, но я раздумывал не долго. Солнце пекло чувствительно, даже в легкой, истрепанной куртке было жарковато, и это решило дело. Сняв сапоги, я сунул в них портянки и, перекинув ремень ружья через голову, пошел к луже. Ногам сразу стало зябко, едва я сделал несколько шагов по сырой, не прогретой солнцем, земле, а вода ошпарила их жгучим холодом. Но отступать было не в моих правилах, и, стиснув зубы, я шел и шел, вглядываясь в рябоватую ширь разлива, в чернеющую полоску недалекой гривы. Вода быстро поднялась до колен, зло лизнула высоко закатанные штаны. Я оглянулся – была примерная середина пути. Возвращаться назад не имело смысла, и, подтянув повыше штанины, я пошел дальше. Холод прожег лодыжку. Казалось, что я иду не по весенней воде, а по рыхлому снегу, и колючие снежники, прокалывая кожу, леденят кровь. Почти не чувствуя ступней, я неловко побежал, покачиваясь, тяжело поднимая непослушные ноги. Вырвавшись на сухое место, я тут же сел на первую попавшуюся кочку и стал быстро обтирать покрасневшие ноги краем портянки. С трудом напялив бахилы, я сделал несколько неуверенных шагов. Ноги ходулями поползли в стороны, отозвались колючей болью. Кое-как, медленно, пошло в них тепло, и кожу на подошвах неприятно защипало, иголками воткнулась боль в пальцы. Впору бы закричать, все равно никто не услышит, но я стерпел и это. А ноги все наливались жаром и будто распухали. Казалось, что бахилы вот-вот затрещат по всем своим несчетным швам. Не останавливаясь, я шел и шел по большому и широкому острову, охваченному разливом, и тупая боль начала отступать. От подушечек пальцев, от подошв жар пошел вверх, к коленям, да такой сильный, что создавалось ощущение настоящего огня. Но этот жар, этот огонь переносить было легче, чем проникающий до костей холод…