Читать «Живи и радуйся» онлайн - страница 189

– Селезней отдадим Степину, – взвешивая добычу на руке, сказал дед, – и яйца. Себе по парочке сварим и все…

Еще отмеривая припасов – пороха и дроби на двадцать зарядов, Степин запросил за них пять уток.

– Какой тогда толк с ним вязаться? – огорчилась мать. – Время тратить и здоровье?

– Так Семен обещался отоварить. Селезни вроде как расчет за припасы, а яйца примет в заготконтору…

Вечером мы с дедом пошли к Степину. Подержав в руке каждого селезня, он выдал:

– Легковатые, излетались.

– Да уж какие есть, – дед усмехнулся, – щупать их в степи некогда.

– Ладно, пойдут. – Степин небрежно бросил селезней на широкую лавку. Длинные их шеи безжизненно трепыхнулись. – С тебя еще три штуки. – Он осторожно взял сумку с утиными яйцами и отошел к печке. Возле нее стояли два ведра с водой. Степин стал опускать яйца в одно из ведер, проверяя на свежесть.

– Откуда сейчас запаренные? – сердился дед. – Только нестись начали.

– А вдруг, – делал свое дело Степин. – Мало ли что, а мне потом платить.

Но яйца тонули в воде, мягко стукаясь о дно ведерка.

– Так, полсотни штук, – сосчитал их Степин. Он взял со стола облупленные счеты.

– Двадцать процентов боя – это десять штук минус, итого – сорок.

– Какой бой? – не понял я. Знал бы он, как они мне достались.

– Обыкновенный, я их через пару деньков, как насобираю, в район повезу. Сейчас распутица, дороги никакой, все целыми не доставишь, а свои деньги платить я не намерен.

– Сочиняешь, или положено? – спросил дед.

– Положено, Данила. – Степин будто обиделся, отвернулся. Дед не силен был в бумагах, верил людям на слово и меня учил тому же.

– Итого, вам надо отовариться на четыреста рублей. Что будете брать?

Дед покряхтел, держась за поясницу.

– Что на эти деньги возьмешь?

– Крупы, муки, сахару?

– Понюхать если только…

Но, несмотря на то что Степин отвесил нам крупы совсем немного, радость первого заработка не покидала меня до самого сна.

4

Как ни крепился я, как ни сопротивлялся простуде, а два дня отлежал с забитым носом и острой болью в горле.

– Бросай, сынок, это занятие, – печально говорила матушка, – а то подрежешь здоровье с малку и не выправишь. – Она усаживала меня над чугунком с парной картошкой. – Все, что сейчас проходит, к старости отрыгнет. Раз нет подходящей обувки – нечего и рисковать. Как-нибудь протянем до зелени, а там ботва пойдет… – Она накрыла меня старенькой шалью. Жгучий пар обдал лицо, прошел в грудь, и больно там стало до остроты. Я трепыхнулся, хотел отбросить шаль, но мать придержала ее руками.

– Сиди, сиди, ты же у меня терпеливый. Пару-то шибко не хватай, а так, короткими глотками…

На третий день прошел звон в ушах, очистился нос и глотать стало не больно. Выйдя на улицу, я даже присел от света и теплого распаренного воздуха.

Бились до одури воробьи под сараем, не поделив самку или подходящее место для гнезда, свистели взахлеб скворцы на скворечниках, тоненько и непрерывно пели жаворонки за огородом. Отовсюду шел ядреный дух: от навоза, от просыхающей завалинки, с талых полей, из лесу…