Читать «Живи и радуйся» онлайн - страница 166

Лев Емельянович Трутнев

Пошептавшись с Шурой про свое, Настя подходила ко мне, распахивая и без того огромные глазищи, блестевшие такой превратной чернотой, что душа моя как бы разбивалась о них, охваченная легким трепетом.

– Что-то ты, Леня, долго растешь, не дождусь, когда ты в женихи выйдешь. – При этом, она поднимала дуги тонких бровей, как бы удивляясь, и слепила меня ласковым блеском смородиновых зрачков, приближая милое лицо к моему лицу. А я, сгорая от подступавшего к голове жара и чувствуя, как гулко бьется сердце, пытался поймать в её взгляде насмешку или тайный подвох, но не улавливал даже намека на них. Лишь ямочки на её естественно подрумяненных щеках обозначались сильнее. Ответить бы что-то, но губы не разжимались. И так: глаза в глаза почти с полминуты – ни слов, ни мыслей.

– Не смущала бы ты его, – вспугивала наш перегляд Шура, – рано ему еще в такие игры играть.

– Рано не рано, пусть привыкает. – Настя, подмигнув мне, подавалась к Шуре, и они начинали разбирать какие-то особые приемы вязания.

А я глядел в листки старой Кольшеной тетради, доставшейся мне по случаю отсутствия вообще какой-либо бумаги в школе и дома, и не видел мною же написанных цифр очередного арифметического примера.

Еще ничего не понимал я в девчоночьей красоте, но каким-то особым образом, интуитивно что ли, чувствовал её, и неотвратно был уверен, что Настя красива. А после её приходов, мне как-то приснился странный сон: большие черные глаза, полностью заслонившие взор, шире и шире распахиваясь, притягивали меня к себе, и я не мог противиться этому притяжению, барахтался в бессилии и как бы растворялся в той бездонной черноте. Утром, по дороге в школу, я обдумывал этот сон, чуть ли не заново страдая от того рокового бессилия, но только загонял себя в тупик нерешенных вопросов. Никаких мыслей о таинствах любовных отношений у меня еще не было. Да и не знал я ничего про те тайны и не пытался знать, хотя меня в школе и подразнивали первоклашки, когда я останавливался на переменах возле Лизы Клочковой: «тили-тили тесто – жених и невеста» – смеялись ребята, и Лиза кидалась на них, махая платком. Но ничего схожего с тем состоянием, какое охватывало меня при встречах с Настей, я тогда не испытывал.

Лиза держала моё внимание только, как соседка по парте, и наши отношения с ней были не больше чем дружеские. Когда она узнала, что мой отец погиб, то некоторое время пыталась отвлекать меня от горьких мыслей, нашептывая в ухо что-нибудь смешное, а в свободном общении или в играх всегда поддерживала. Да и я заступался за неё при случае…

Тогда же или чуть раньше мне приснился еще один жуткий сон. Я видел рукопашную схватку в окопах, четко, как наяву, и какой-то фашист, с оскаленными по-волчьи зубами, проткнул отцу спину плоским штыком. Я вздрогнул, онемев от ужаса, и даже проснулся, не понимая несколько мгновений, где нахожусь. И только после полного пробуждения, трепетно обкатывая в воображении тот страшный сон, решил, что, вероятно, все так и было – с неполноценной рукой, да еще правой, не шибко ловко сработаешь в рукопашной схватке. Отец и не смог вовремя отмахнуть беду… Казалось бы, какая мне разница, как он принял смерть – погиб и все, но не тут-то было: образ прошитого штыком отца еще долго преследовал меня, тревожа душу.