Читать «Живи и радуйся» онлайн - страница 165

Волки, заметив нас, один за другим скрылись в том же лесу, откуда и выскочили. И все стадо с необычной скоростью, на какую только способна овца, устремилось к деревне.

С полдесятка овец еще билось в предсмертных конвульсиях, кровавя пыль, а еще несколько лежало неподвижно.

Подросток бегал от одного животного к другому и открыто навзрыд плакал. Мы остановились возле ближней к нам овцы. Грудная клетка у нее была разорвана, и в прореху виднелось бьющееся сердце.

– Вот наглое зверье! – Дед был взволнован. – Среди бела дня, возле деревни!

Подбежал пастушонок. Размазывая по лицу грязные от пыли слезы, он залепетал:

– Вы видели, видели! Я не виноват!

– Видели, не плач, – ободрил его дед. – Любой здесь ничего бы не сделал…

Не реальным казалось мне происшедшее. Как в полусне глядел я на поверженных овец, на близкие дома, вдоль широко распахнутой улицы, на оголенные от листвы лесочки у околицы и холодел от мысли, что волки так же могут ворваться и в деревню. Жутковатые образы вообразились, тиснули сердце. Я хотел сказать про свои опасения деду, но из ближнего переулка показались бегущие к нам люди, вспугнули тревожные мысли, посветлело на душе, и отлетели в небытие тени наплывного страха.

6

За месяц, милосердно отведенный нам природой для хозяйственных дел, мы, где втроем, а где вдвоем с дедом, успели и сено сметать в сенник, и валежнику навозить к имеющимся запасам дров. Дед намеривался еще пару раз съездить за хворостом – на растопку, но зачастили дожди, и не какая-нибудь там морось, а в наплыв, с мокрым снегом, и мы не поехали.

Затихла деревня, притаилась в ожидании лучшей погоды, добрых вестей с фронта. Как-то чувствовалось, что всё идет к концу войны. Из разговоров было известно, что наши войска в Европу двинулись, да ходко – рано или поздно не усидеть фашистам в своем логове – зажмут их там, как тех волков – отольются им наши слезы…

Время шло, а моя душа все еще не принимала в полную веру то роковое известие об отце. Малая искорка таилась где-то в глубине сознания, нет-нет да и просекаясь иногда в отрадных мыслях. «Вдруг произошла ошибка и отец не погиб, а тяжело ранен и лежит где-нибудь в госпитале или вовсе попал как-то к немцам, а командиру полка доложили о нем ошибочно. Далеко же от окопов тот находится и не все доподлинно знает, а на войне всякое может быть. Вон Паше сообщили вначале, что его отец пропал без вести, а потом, почти через год, похоронку прислали…» Теплилась эта искорка и теплилась, и никакими усилиями я загасить её не мог, да и не пытался, хотя и бередила она душу постоянно, обманно отвлекая от свершившегося, невозвратного. Сдавалось мне, что и матушку не покидают подобные мысли, греют туманную надежду, хотя мы и не говорили с нею об отце со дня получения похоронки.

Сыро, холодно, печально. И в выходной день приходилось сидеть дома – беречь обувь. Даже Шура, отмыв полы, затихала в своем комнатном уголке: то занимаясь уроками, то довязывая себе варежки. Приходила к ней и Настя, и я не переставал удивляться, как она из той блеклой девчонки, ворожившей в подполе на жениха, превращалась в красивую девушку, и замирал, едва она возникала на пороге, и дела становились не в дела, и ни читалось, и ни писалось.