Читать «Понедельник — пятница» онлайн - страница 39

Евгений Всеволодович Воеводин

— Значит, не хочешь серьезно? — сказал Ткачев. — Наверно, у нас с тобой больше такого разговора не будет.

— И хорошо, Васька, и не надо, — махнул рукой Храмцов. — И аллах-то с ним. Ну, а насчет того, чтобы мне сойти на берег — как?

Ткачев пожал плечами. В конце концов, это его личное дело.

— Люба хочет маленького женского счастья, — сказал он. — В это понятие она включает и мужа всегда под боком. Что ж, может, ты и дашь ей ее маленькое счастье — а вот как насчет большого?

— Все слова, Профессор, — вздохнул Храмцов. — Прости, проводить не могу. Спешу принести жене маленькое счастье.

— Боюсь, что ты…

Храмцов встал и поставил рюмку. У него было хмурое, чуть покрасневшее от выпитого лицо. Казалось, он нарочно встал, чтобы Ткачев не успел договорить. Он высился над маленьким Ткачевым — широкоплечий, мощный, — но в самой его фигуре чувствовалась усталость.

— Ладно, Вася, хватит, пожалуй, — сказал он. — Не надо меня поучать. Сам ученый. Ты поезжай, отдохни, подумай над поплавком, что мне тут наговорил…

Он хлопнул дверью — значит, все-таки разозлился. Пусть.

Вдруг до Ткачева дошло: а ведь мы поссорились! Но рано или поздно, а такой разговор все равно должен был состояться. Ему было трудно носить в себе невысказанное. А сегодня он высказал все. Или почти все.

Теткин дом стоял над самым обрывом. Внизу терла обмелевшая Мста, и сверху, с обрыва, были видны серо-зеленые пряди водорослей, вытянувшихся по течению. Мальчишки стояли посреди реки и тягали пескарей да плотву — кошкам на радость.

Ткачев сам удивлялся: как он мог даже думать о каком-нибудь доме отдыха!. Что за жизнь была здесь, у тетки! Спи сколько влезет; просыпаешься, а у тетки уже холодненькое молочко наготове. Купайся вволю, а потом — книжки, еще не читанные и потому каждая как открытие. Всего и забот — прополоть да полить грядки в теткином огороде, но это даже не забота, а удовольствие — дарить жизнь будущим огурцам да помидорам.

За рекой был танцевальный павильон, и каждый вечер ровно в семь, хоть часы проверяй, там начинали крутить одну и ту же пластинку:

Ты скажи, скажи, Иванушка, Ненаглядный милый Ванюшка, Отчего ты не торопишься Королеву рассмешить?..

Песня была глупая и, казалось, могла осточертеть, но Ткачев только посмеивался и даже ждал, когда заведут пластинку «Ты скажи, скажи, Иванушка», — ага, семь часов!

И как хорошо, как славно было сидеть на камне, подобрав под себя ноги. Удочка в руке, мелочь берет не спеша. Если не клюет вовсе — тоже не беда, книжка с собой, а на берегу — белый, как манная крупа, разогретый солнцем песок…

Не мешают даже мальчишки, которые часами плещутся в речке. Воды им — до пупа, а удовольствия — океан. На берег их, наверное, трактором не вытащишь. Один кричит другому: «Видел американский поплавок?» — «Нет». — «Гляди!» Мальчишка встает на дно руками, ноги торчат над водой — это и есть, должно быть, американский поплавок. «А ты русский видал?» — «Валяй!» Другой мальчишка тоже ныряет, но над водой виднеется только его голая мокрая попка. И Ткачев, и мальчишки хохочут — потом они уплывают далеко-далеко по течению, к мосту… И опять летняя тишина с отдаленными голосами, криками петухов да слюдяным шелестом стрекоз.