Читать «Тритогенея Демокрита» онлайн - страница 92

Истина всесильна. К счастью, она достается мудрым. И единственно, что они позволяют себе, обладая столь безмерным могуществом, это показать завистливым и коварным людям, что они глупцы, что их хитрость, их мнимый ум, их мнимая власть не стоят и ржавой монеты.

И вот я пью это вино, друзья мои, за Демокрита, за его светлый и могучий ум.

* * *

Они долго не ложились спать, сидели во дворе на теплых камнях, любовались звездным небом, вели беседу, которая обоим доставляла радость, слушали ночную тишину, счастливые присутствием друг друга.

— Будь спокоен, — говорил Демокриту Гиппократ, — жрец не посмеет выступить против тебя и огласить на суде донос учеников Протагора. Им не удастся объявить тебя ни безумцем, ни безбожником. В свое время я спас от верной смерти верховного жреца, да и теперь избавил его от жестоких болей в суставах. Впрочем, не в этом главная моя сила. Главная сила в том, что никто ни в Ионии, ни во Фракии, ни в Македонии, ни в Аттике не посмеет назвать безумцем человека, которого Гиппократ считает здоровым.

Демокрит со вздохом подумал о том, что не всегда он будет сидеть вот так рядом с Гиппократом. Впрочем, если бы не всегда, но хотя бы иногда, то не стоило бы и вздыхать. Жестокость же судьбы в том, что, возможно, уже завтра она разлучит их навсегда. Одних разделяют века, других разделяют моря, третьих — неведомое: люди, которые пришли в этот мир, чтобы жить рядом, не знают о существовании друг друга.

— Что мы есть, Демокрит, для всех будущих веков? — заговорил после долгого молчания Гиппократ. — Ведь все живут для будущего. Хочется думать, друг мой, что люди на земле будут жить еще бесконечно долго и что ничего из того, что добыто нами, не окажется напрасным.

— Иначе не стоило бы и трудиться, — ответил Демокрит. — То, что остается потомкам, добывается не просто трудом, но чрезмерным трудом. Чрезмерный труд указывает на то, что человек заботится не только о себе, но и о своих потомках. Чрезмерный труд — есть любовь к будущему. И чем больше будет этой любви, Гиппократ, тем прекраснее будет завтрашний день.

— Разве мы должны заботиться о том, что будет после нас?

— Должны, Гиппократ. Ведь и мы появились не на пустом месте, наши матери родили нас не в холодных пещерах. Я думаю так: если ты родился в пещере, сделай так, чтобы твои дети родились в доме; если ты родился в доме, сделай так, чтобы твои дети родились во дворце; если ты родился во дворце, сделай так, чтобы твои дети родились на Олимпе.

— На Олимпе мало места, — засмеялся Гиппократ.

— Не есть ли наша земля Олимп Вселенной?

— Возможно.

Они снова замолчали, глядя в небо, усеянное звездами.

Чем выше летит птица, тем медленнее кажется ее полет для смотрящего с земли, тем меньше кажется она сама, даже если эта птица — орел. Тем, кто никогда не задумывался над этим, бесконечно удаленные от земли звезды кажутся неподвижными и величиною не более камешка. Но тем, кому открыта истина, ведомо, что звезды мчатся с огромными скоростями и что величиной своей они превосходят даже Солнце. Звездная ночь летела над ними. Свет и тьма, звук и тишина, тепло и холод, заполненность и пустота, влажное и сухое, мягкое и твердое, легкое и тяжелое, белое и черное, сладкое и горькое, живое и мертвое — все это так искусно переплелось в мире, что породило этих двух людей — Демокрита и Гиппократа. Кто сплел это кружево, этот узор? Кто расплетет его, чтобы из тех же нитей создать другие кружева, другие узоры? Будут ли они похожи на эти? Не укажет ли изгиб нити великой вязальщице, как повести новый узор? И не сплетет ли она такой же через тысячу лет? Через десять тысяч лет? И не окажутся ли снова рядом Демокрит и Гиппократ?