Читать «Большие города и духовная жизнь» онлайн - страница 30

И это нас подводит к теме духовной — в узком смысле — индивидуализации душевных свойств, которую обусловливает город пропорционально своему размеру. Целый ряд причин этого совершенно очевиден. Прежде всего — трудность утверждения собственной личности в масштабах жизни большого города. Когда оказываются исчерпаны возможности количественного наращивания значения и энергии, люди переходят к качественному обособлению, дабы хоть таким способом — возбуждая чувствительность к различиям — завоевать внимание социального окружения. Это в конце концов ведет к самой нарочитой прихотливости, к характерной именно для больших городов экстравагантности, причудливости, стремлению выделиться, любви к драгоценностям, причем смысл всего этого уже вовсе не в содержании подобного поведения, а лишь в его форме — в том, чтобы отличаться, выделяться и благодаря этому стать заметным. Для многих натур это последнее средство сохранить — окольным путем, через сознание других — хоть какую-то самооценку и осознание того, что они занимают какое-то место. В том же направлении действует и другой момент, неприметный, но обладающий, пожалуй, заметным суммарным действием: жителю большого города доводится встречаться с другими лишь редко и недолго (по сравнению с общением в малом городе), и из-за этого соблазн предъявить себя в подчеркнутом, концентрированном, максимально характерном виде тут гораздо выше, нежели там, где люди видятся часто и подолгу, в силу чего у каждого из них складывается однозначное представление о личности другого.

Однако самая глубинная причина, благодаря которой именно большой город побуждает человека стремиться к наиболее индивидуальному личному бытию (независимо от того, насколько оправданно и насколько успешно это стремление в каждом отдельном случае), заключается, на мой взгляд, вот в чем. Развитие современной культуры характеризуется перевесом того, что можно назвать объективным духом, над субъективным; то есть в языке и в праве, в производственной технике и в искусстве, в науке и в предметах домашнего обихода воплощена сумма духа, за ежедневным увеличением которой духовное развитие субъектов следует лишь очень частично и со все нарастающим отставанием. Если мы окинем взором, например, гигантскую культуру, которая за последние сто лет нашла свое воплощение в предметах и познаниях, в институтах и удобствах, а потом сравним с нею культурный прогресс индивидов за этот же срок (хотя бы в высших сословиях), то между темпами их роста обнаружится ужасающее расхождение, а по некоторым позициям даже скорее регресс культуры индивидов — в том, что касается духовности, тонкости, идеализма. Это расхождение вызвано главным образом нарастающим разделением труда, требующим от индивида все более односторонней эффективности, максимальное усиление которой достаточно часто приводит к тому, что его личность как целое увядает. Во всяком случае, индивид оказывается все слабее и слабее в сравнении с буйно разрастающейся объективной культурой. Он — может быть, не столько в своем сознании, сколько на практике и в темных общих ощущениях, порождаемых ею, — низведен до статуса пренебрежимо малой величины, пылинки перед лицом гигантской организации вещей и сил, которые постепенно отнимают у него все его достижения, все его духовные достояния, все его ценности и переводят их из формы субъективной жизни в форму жизни чисто объективной. Достаточно указать на то, что большие города являются подлинными аренами этой культуры, переросшей масштабы всего личного. Именно здесь — в городских зданиях и учебных заведения, в чудесах и удобствах побеждающей пространство техники, в формах общежития и в зримых государственных учреждениях — индивиду встречается такая потрясающая масса кристаллизованного, ставшего безличным духа, что личность, так сказать, не способна против него удержаться. С одной стороны, ее жизнь бесконечно облегчается: побуждения, интересы, заполнения для времени и сознания предлагаются ей со всех сторон и как бы подхватывают ее потоком, в котором ей почти не требуется совершать собственных движений, чтобы плыть. Но, с другой стороны, жизнь все больше и больше складывается из этих безличных содержательных элементов и форм их подачи, стремящихся вытеснить все, что подлинно личностно окрашено и ни с чем ни сравнимо. И вот теперь это самое личное ради собственного спасения вынуждено прибегать к наивысшей степени своеобразия и особости; ему приходится хватать через край, чтобы быть вообще хотя бы слышным, в том числе и себе самому. Атрофия индивидуальной культуры вследствие гипертрофии культуры объективной — причина той яростной ненависти, которую питают к большим городам проповедники крайнего индивидуализма во главе с Ницше. Но по этой же самой причине их именно в больших городах так страстно любят: именно горожанину они представляются провозвестниками его самой неутоленной тоски и избавителями от нее.